Группа "Голубые роги" была создана в Кутаиси поэтом Паоло Яшвили. В 1916 вышел первый номер одноименного журнала.

Журнал открывался написанным Паоло Яшвили манифестом "Первословие", близким по тону к эпатажным декларациям русских футуристов: «“Первословие" наше ядовито, - заявлял П.Яшвили, - оно, как кипящая сталь, обожжет Ваше сердце, враги святейшего искусства; Вас, которые не верят в царство искусства и перед его высоким престолом не признают наше подданство навеки»5.

Паоло Яшвили

Паоло Яшвили подчеркивал связь молодой грузинской поэзии с творчеством «проклятых» французских поэтов и выражал мечту своих друзей о превращении Тбилиси в новый Париж: «Мы хотим, чтобы Грузия превратилась в безграничный мечтательный город < …> После Грузии святейшим городом является Париж. Прославляй, народ: это наш злой город, где с сумасшедшим увлечением акробатствовали наши братья-пьяницы Вер­ лен и Бодлер, тайник слов Малларме и Артюр Рембо, гордостью пьяный, проклятый муж»6.

Ядро поэтического ордена голуборожцев первоначально составляли Т.Табидзе, П.Яшвили, В.Гаприндашвили, К.Надирадзе и С.Цирекидзе. Eже в первом номере журнала дебютировал со стихами Григол Робакидзе (1880-1962), будущий автор программной для группы статьи "Грузинский модернизм". Стихотворение Робакидзе "Костер" было, по словам Т.Табидзе, провозвестником грузинского поэтического символизма9. Характеристику поэтического творчества Робакидзе дает другой голуборожец - Н.Мицишвили: "Смесь железного чекана, мысли и волевого преодоления слова не вмещается в коротких, всегда отрезанных точкой строках. И холодный напор отточенного стиля, блистающий многогранностью образов, - воистину великолепен Суровость, законченность, горение Древней Эллады и невозмутимость мрамора - характерные признаки стихотворений Робакидзе. Он, может быть, не чарует, но покоряет. Подавляет и пугает также. Это непоколебимо утверждает Робакидзе в первых рядах грузинской поэзии". 10.

Голубороговцы

Поскольку в Грузии до периода независимости не существовало, кроме женских курсов, ни одного высшего учебного заведения, большинство голуборожцев получило образование в России, где поэты завязали контакты с символистами.

Так, например, Т.Табидзе, учившийся на филологи­ческом факультете Московского университета, посещал заседания «Общества свободной эстетики», слушал выступления В.Я.Брюсова, был лично знаком с К.Д.Бальмонтом. В своей поэтической практике голуборожцы ориентировались на достижения французского и русского символизма, футуризма, одновременно обращаясь к национальным корням, в частности к творчеству грузинского поэта XVIII века Бесики.

Поэты этой плеяды много сделали для обновления родного стиха, введя в него новые формы и рифмы. Позже Г.Робакидзе очертил творческие силуэты своих младших друзей в статье "Грузинский модернизм":

"Техническим главой означенной группы поэтов несомненно является Паоло Яшвили. Своим задорным безумием он напоминает Артюра Рембо, а по художественному темпераменту он бесспорно бальмонтовской стихии. Паоло Яшвили - поэт планетарной женственности. Замкнутого круга, единого эстетического мировосприятия Г.Робаиидзе, в нем отыскать совершенно невозможно. Ему любы все откровения бытия, - и он радостно поет все песни мира. В этом - его сила; но в этом - и его опасность. Так как он имеет возможность вместить в себе все напевы, перед ним открывается соблазн петь «под» кого-нибудь. Яшвили - несомненный мастер стиха. Он - первый грузинский поэт, который сознательно ввел в грузинский стих ассонанс Как мастер стиха, он несомненный артист. Характерные линии его стиха: вместимость, эластичность, вольная ритмичность, музыкальность

Другим по характеру поэтом является Валериан Гаприндашвили. В противоположность Яшвили, он весь замыкается в железный круг единого эстетического мировосприятия. В этом круге чувствуются пересекающие друг друга имена: По, Бодлер, Анненский. Гаприндашвили очарован жутью «зеркального» восприятия бытия, где каждый предмет имеет своего двойника и каждый двойник ищет своего предметного лика. Линия пересечения двойника и предмета - вот астральная струя художественного мирочувствия Гаприндашвили. Демонической логикой поэт каждый предмет превращает в двойника и каждого двойника доводит до предметного воплощения. Получаются какие-то маски каких-то теней. Поэт тонет в солнечной маре «каравана призраков», - и из подземелия его лирического бытия доносится глухой гул его воплей Как мастер Гаприндашвили чрезвычайно строгий и меткий: чекан его стиха брюсовский. В звуковом материале его слов чувствуется некоторая тяжесть, но она не переходит в грузность, - а тяжесть необходима для медлительности и массивности железного хода ритма поэта. Слабость Гаприндашвили - в его пристрастии к «парнассизму»: многие его метафоры риторичны по существу, а некоторые «соответствия» слишком абстрактны

Особняком стоит поэт Тициан Табидзе Творческая его стихия - это своего рода индивидуальная осознанность родового потока бытия. Для него поток этот нигде не прерывается - или если прерывается, то только на нем самом, чтоб в этом личном моменте прерывности еще ярче был осознан в своей текучести внеличный гений рода Он весь - в прошлом, понимая последнее не исторически, а метафизически. В сонной грезе поэтического ясновидения это прошлое встает перед ним, как бывшая пурпурно-светлая и солнцем изнеможденная Халдея. Отсюда его замечательный цикл - «Халдейские города» Если на почве Грузии возможен Блок, то им несомненно явится Тициан Табидзе. Тут же следует отметить и то, что среди грузинских поэтов он пережил Андрея Белого глубже всех".7

Осип Мандельштам, побывавший в Грузии в 1922, возводил "голуборожцев" в Важе Пшавеле и Андрею Белому. В статье "Кое-что о грузинском искусстве" он писал:
"Явление современного грузинского искусства, представляющее европейскую ценность, — это поэт Важа Пшавела. Он переиздается Наркомпросом, и в молодой Грузии образуется нечто вроде культа Важа Пшавела, но боже мой, до чего ограниченно его непосредственное влияние на молодую грузинскую поэзию!.. Это был настоящий ураган слова, пронесшийся по Грузии, с корнем вырывавший деревья:

Образность его поэм, почти средневековых в своем эпическом величии, стихийна. В них клокочет вещественность, осязаемость, бытийственность. Все, что он говорит, невольно становится образом, но ему мало слова, — он его как бы рвет зубами на части, широко пользуясь и без того страстным темпераментом грузинской фонетики.

Молодая грузинская поэзия перенесла Важа Пшавела, как бурю, и теперь не знает, что делать с его наследством.

В настоящее время она представлена так называемой группой «Голубых Рогов», имеющих резиденцию в Тифлисе, с Паоло Яшвили и Тицианом Табидзе во главе. «Голубые Рога» почитаются в Грузии верховными судьями в области художественной, но самим им бог судья. Воспитанные на раболепном преклонении перед французским модернизмом, к тому же воспринятым из вторых рук через русские переводы, они ублажают себя и своих читателей дешевой риторической настойкой на бодлэрианстве, дерзаниях Артура Рэмбо и упрощенном демонизме. Все это сдобрено поверхностной экзотикой быта. Мимо них прошло все огромное цветение русской поэзии за последнее двадцатилетие. Для нас они Пенза или Тамбов… Единственный русский поэт, имеющий на них бесспорное влияние, — это Андрей Белый, эта мистическая русская Вербицкая для иностранцев".