Если Хлебников «поэт для поэтов», то Введенский (поэт) для себя (слово поэт здесь лишнее — просто для себя) и для каждого, кто хочет побыть Введенским, а пуще — побыть собой. Побыть, не стать. Продержаться, пока Введенский даёт тебе эту возможность.

Попытки протянуть Введенского из прошлого бессмысленны. Можно провести параллели с Хлебниковым и «Бескровным убийством» и встать на колени перед Малевичем, но там нет Введенского. Ну, разве икринка Введенского.

Пытаться связать Введенского с будущим бессмысленно вдвойне. У него нет последователей не потому, что связь времён прервалась. У него вообще нет последователей. Его последователем может быть каждый, кто побудет Введенским, а пуще — побудет собой.

Вот так и сделан мультфильм «Потец» по одноимённому тексту Введенского. Александр Федулов, Марина Вишневецкая, Владимир Буркин, Евгений Стеблов, Виктор Екимовский и ещё несколько человек побыли Введенским. Они позволили себе внутри Введенского непозволительные вольности — побыли собой.

Мысль о смерти не мучительна и не радостна — необходима. Думаешь о смерти — смотришь оттуда на себя здесь и видишь отсюда себя там. «Потец» — текст и фильм — об осознании перехода от здесь к там. И этот переход бытийствует потцом — пóтом на лбу умирающего отца, пытающегося отсюда, оттуда и между объяснить своим неразумным сыновьям этот переход.

Введенский неминуемо умер. Умрём и мы, побывавшие и непобывавшие Введенским. Но Введенский побыл и побыл не зря. Он не «сверкнул», он мерцает — собой, своими произведениями (вдумайтесь: про-изведениями). Он мерцает в нас, мы живы этим. Жив ли он? Живы мы — им и собой. И он даст этот шанс следующим.

Он мерцает буквально. Вот он был и его нет. Вот были с ним его произведения и вот их надолго не стало. Вот его произведения перешли в книги и вот опять исчезли — до момента, пока не умер их тюремщик Владимир Глоцер.

Вот появился мультфильм «Потец», померцал в телевизоре и исчез. Потом, через много лет, снова появился. Но перед тем как исчез, показался — среди мрака начала 90-х — мальчикам и девочкам и впервые рассказал им о смерти. «Может, показалось?» — подумали они. Но не могли забыть и думали — о нём? о смерти? О себе.

Об этом — разговор Андрея Бабурова со сценаристкой мультфильма «Потец» Мариной Вишневецкой.

— При явном разнообразии Ваших интересов, Вы, если я не ошибаюсь, лишь дважды касались темы обэриутов — в сценарии документального фильм «Но не поняли сказанных им слов» о Хармсе и в сценарии мультфильма «Потец» по Введенскому. Оба эти опыта пришлись на время перестройки. С чем был связан этот интерес, и почему эта тема не получила дальнейшего развития в Ваших документальных, анимационных и других работах?

— Сразу уточню, что по текстам Хармса я написала сценарии еще для двух мультфильмов — «Путешествие» (по мотивам рассказа «Во-первых и во-вторых», режиссер Алексей Шелманов, «Союзмультфильм», 1989) и «Сказка» (по одноименному рассказу Хармса, режиссер Натан Лернер, «Союзмультфильм», 1991).

Первое предложение исходило от студии, второе — от режиссера. Хармс — в отличие от Введенского — был тогда в моде. Публиковались тексты, открывались архивы. Кинематографисты тоже почувствовали, что наконец можно то, чего нельзя было еще вчера. И моя подруга Таня Чивико́ва, с которой мы во второй половине 70-х учились во ВГИКе (я на сценарном, а она на режиссерском факультете) задумала сделать о Хармсе фильм. И предложила мне для студии «Центрнаучфильм», с которой Таня тогда сотрудничала, написать заявку. Вероятней всего это был 1987 год. И я стала погружаться в материал. Несколько раз ездила в Питер. Была в Большом доме, встречалась с обэриутоведами и специалистами по русскому авангарду (Александровым, Никольской, Мейлахом, Сажиным). Сидела в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ныне РНБ), перебирая рукописи Хармса (сейчас уже сама в это почти не верю). А до этого в Москве познакомилась с Аней Герасимовой (Умкой).

В один из приездов, уже ближе к съемкам, была в гостях у сестры Хармса Елизаветы Ивановны Грицыной, у Игоря Бахтерева, которого тогда было принято называть «последним обэриутом», у Соломона Гершова, художника, близкого к кругу обэриутов и отбывавшего вместе с Хармсом и Введенским ссылку в Курске в 1932 году. Их предполагаемые синхроны вошли в сценарий. Позднее мы сняли с ними полноценные интервью, но в фильм пробились лишь небольшие фрагменты отснятого. И я до сих пор об этом горюю: исходники наверняка исчезли вместе со студией, а может быть, и раньше нее. И хотя расшифровки интервью уцелели, и некоторые из них потом получилось опубликовать, утешение это слабое, потому что обаяния той же Елизаветы Ивановны, ее мягкости, интеллигентности, ее почти девичьей застенчивости буквами на бумаге не передать.

— Как Вы познакомились с текстом «Потец»? Как Вам пришла идея сделать из него мультфильм?

— Ксерокопию двухтомника Введенского, изданного Михаилом Мейлахом в Америке, в издательстве «Ардис», я получила, как мне кажется, из его рук. А может быть, и от Умки. И Введенский произвел на меня невероятно сильное впечатление — магическое. Такое же производит и до сих пор. А вокруг о нем практически никто ничего не знал — кроме людей, специально интересовавшихся обэриутами.

А я, видимо, по натуре просветитель — и мне очень хотелось переломить ситуацию. Алексею Шелманову, с которым мы тогда уже сделали «Путешествие», я предложила экранизировать «Елку у Ивановых», Тане Чивиковой — снять фильм о Введенском. Эти первые мои движения ничем не кончились, хотя Леша Шелманов и загорелся «Елкой».

Потом я пыталась очаровать Введенским режиссера анимационного кино Нину Шорину. Но из этого тоже ничего не вышло. И вот в какой-то момент я показала все ту же ксерокопию двухтомника Александру Федулову.

— Почему Вы предложили делать мультфильм Александру Федулову? Ведь ни до, ни после этого у Вас не было совместных работ.

Я уже знала Сашу как автора нескольких абсурдистских мультфильмов. Очень любила его сюжет «Зайца не видали?» из анимационного сборника «Кубик». И более ранний его мультфильм «Это совсем не про это».

К тому же мы жили с ним по московским меркам по соседству — в нескольких автобусных остановках друг от друга. Дружба возникла поздней, но к началу работы над сценарием мы были уже неплохо знакомы. В 80-е годы все мы ходили на семинар сценаристов-мультипликаторов (его вели Владимир Голованов и Александр Павлович Тимофеевский, но и режиссеры, тот же Саша Татарский, были его почти обязательными участниками). А еще дважды в году все мы встречались в Доме кино на ежегодных отчетах «Союзмультфильма» и «Мульттелефильма» с обязательным обсуждением увиденного. Анимационное сообщество той поры было идеальной средой для общения и уже как следствие для завязывания контактов и совместной работы.

И еще про географические сближенья: практически на одной улице со мной — на расстоянии в несколько домов — жил композитор Виктор Екимовский. А «Потец» был написан в Харькове, городе в котором я родилась — в нескольких кварталах от дома, в котором я жила — спустя тридцать лет. И когда в 1988 году Борис Александрович Викторов, пасынок Введенского, подвел меня к этому дому на Совнаркомовской — ах, сказала я (или только хотела сказать?), сколько раз в детстве я ходила мимо! А во сне хожу до сих пор.

— Кто «пробивал» мультфильм на студии? Как вообще проходил этот процесс? Как принималось решение о запуске?

— Память многое стерла. Но сохранились мои дневниковые записи. Я открыла их, чтобы точнее ответить на ваши вопросы и о многом с изумлением узнала… Оказалось, что для Саши я написала сразу две заявки — на «Потца» и на «Куприянова и Наташу». Саша просил написать и третью (на «Четыре описания» Введенского), чтобы худсовет «Мультетелефильм» хотя бы одну из них принял — «чтобы уж наверняка». Но я все-таки ограничилась двумя. Редактор студии Алла Феодориди, с которой у нас к этому моменту сложились долгие рабочие отношения (мы сделали вместе не менее десяти мультфильмов) позвонила мне и спросила, с какого сценария я хочу начать. И я ответила, что с «Потца». Речь, видимо, шла не о договоре, а только о студийном плане.

Сценарий писался небыстро — это я снова сужу по дневнику — сначала, весной 1990 года, а потом осенью. Хотя первый вариант был готов весной:

«27 апреля 1990. …звоню Федулову. Ему понравилось в сценарии всё в самом деле хорошее. Это — важно!»

А это уже про второй вариант:

«7 октября 1990. Два часа провела у Саши Федулова. У него милый дом, жена — красавица, тонны книг и трехмесячный щенок. Сценарий Саше очень понравился. Я воспрянула»

Но студийное руководство запускать сценарий не планировало.

«18 октября 1990. Вчера позвонил Федулов. Голос его дрожал: Пестриков и Виктория сказали «ни за что». Сценарий хороший, но им его не надо. Ищите спонсора!»

Все-таки Саша настоял на худсовете. Об этом я снова узнаю из своих записей. Он состоялся 31 января 1991 года. Режиссеры, входившие в худсовет, сценарий хвалили. И даже Алла Феодориди, чаще выступавшая на стороне руководства, взяла нашу сторону. Однако начальство сказало: «нет, сейчас для этого фильма не время».

И сразу после худсовета мы с Сашей написали письмо на имя директора ТПО «Союзтелефильм» Григория Тараненко «с просьбой разобрать эту конфликтную ситуацию: худсовет высоко оценил сценарий, а директор и главный редактор его не запускают».

Должно быть, на положительный ответ мы не надеялись, и 15 февраля пришли с Сашей на студию Александра Татарского «Пилот». Здесь нас принимал Анатолий Прохоров, ее главный редактор и продюсер. Толя нам объяснил, снова цитирую по дневнику, «деликатно, любезно и даже виновато — что Введенский — это текст, слово, а мы это хотим буквально перенести в кино, вот если бы мы без Введенского, свой внутренне обэриутский замысел принесли!» Ну а в конце уже просто и честно: «да, Федулов и обэриуты это рискованно, можно прогореть…».

Почему нас в конце концов запустили на студии «Мульттелефильм», не знаю. Время было удивительное, ветер перемен иногда обрушивал на тебя град и камни, а иногда дул в паруса. И вот 8 сентября 1991 года я снова в гостях у Саши, мы обсуждаем раскадровку.

— В мультфильме бережно сохранён весь текст Введенского, но вокруг этого текста разворачивается настоящая вакханалия смыслов. Были ли Вы автором всех визуальных идей фильма, были ли они все прописаны заранее или в том числе возникали в ходе работы над фильмом? Насколько Ваша идея фильма (как бы Вы могли её сформулировать?) отлична от результата — готового мультфильма?

— Идея была в том, чтобы сохранить дух Введенского. И в том, чтобы вместе с Введенским разрушить обыденные сцепки, логические связи, живущие в голове. Обескуражить зрителя — чтобы дать возможность ему, обескураженному, проникнуться Введенским, его стоянием на краю бездны поиска смыслов, потери смыслов — готовности всё заранее знаемое разрушить и начать собирать мир с незнаемого, с нуля… Или с того, что нами подспудно знаемо, но не осознается? (На протяжении всего текста сыновья тревожатся своим «вечным вопросом: что такое есть Потец?», а в финале звучит ремарка: «Господи, могли бы сказать сыновья, если бы они могли. Ведь это мы уже знали заранее».)

Чтобы обескуражить зрителя и приблизить его к краю бездны, нужно было сделать фильм-сон, в котором уж если герои потрясены — то пол буквально уходит у них из-под ног и превращается в плот — и вот уже в новом эпизоде под ними бушующий океан. Мне казалось очень важным создать это сновидческое пространство — сначала мне, а потом и нам с Сашей.

Да, в фильме осталось немало моих визуальных идей. Недаром я записала сразу после просмотра.

«22 сентября 1992. Чудо чудное, диво дивное: Саша снял абсолютно мой сценарий, все мои знаки прорисовал, проявил, явил! Собственно почти то же я пыталась сделать — идя от Введенского. И вот фильм — такой емкий, такой смыслами насыщенный — что и для меня, о чем подумать было — и есть.

Бог, Смерть, Время — всё по Введенскому — и всё уже из нас — так всё органично сложилось…»

А в самом начале фильма — авторское «клеймо» — вишня на черенке, которую раскачивает Отец: она похожа на маятник, она наполнены красным соком, Отец выжимает из вишни сок, напоминающий кровь. Время, смерть, Бог — это все время сидело в моей голове.

— Как вообще возникло визуальное наполнение текста Введенского? Что двигало Вами при написании сценария и затем Александром Федуловым?

— Читали о Введенском — Мейлаха, Аню Герасимову. То, что было доступно — из Друскина и «Разговоров» Липавского. Читали самого Введенского. Из его «Серой тетради», например, в предфинальный эпизод сценария перекочевала мышь, которая мерцает. Да и почти весь этот эпизод стараниями Федулова и Буркина вдруг замерцал — после первого просмотра я не сразу поняла, зачем эта рябь. А затем, что в «Серой тетради»: «мир мерцает (как мышь)». Не слишком ли это буквально? Пожалуй. Но перед нами стояла задача найти визуальный ряд для неназываемого — того, что сам Введенский описывает апофатически: «Всякий человек, который хоть сколько-нибудь не понял время, а только не понявший хотя бы немного понял его, должен перестать понимать и все существующее. <…> Тем не менее, может быть что-нибудь можно попробовать и написать если и не о времени, не по поводу непонимания времени, то хотя бы попробовать установить те некоторые положения нашего поверхностного ощущения времени, и на основании их нам может стать ясным путь в смерть и в широкое непонимание».

Но, кроме того, ответ за визуальный ряд и моя потребность «просвещать», желание приблизить заумь Введенского к зрителю. Отсюда привнесенные в сценарий элементы христианской символики, но тоже предельно отстраненные и вполне сновидческие: черный квадрат черного неба в красном углу избы (долго считала это своей находкой, пока несколько лет назад не увидела фотографию выставки «0.10», последней футуристической выставки, происходившей в декабре 1915 года, где «Черный квадрат» Малевича висел именно в «красном углу»; но мне были важны еще и звезды, мерцающие в этом квадрате — мерцающие о том, что «кругом возможно Бог»). Из литературного сценария в фильм попала и ожившая житийная икона, внутри клейм которой отнюдь не святой, а просто Отец своих сыновей готовится к смерти… И рыба — традиционный символ Христа: в финальном эпизоде она лежит на тарелке, стоящей перед Отцом, но сначала рыб две, они вздрагивают и движутся, словно стрелки часов, а крошечные сыновья, скользя по циферблату тарелки, пытаются их остановить — для меня все это было развитием тех же мотивов, а вернее, того же мотива — «времени, смерти, Бога».

Занимала ли Введенского тема жертвенности и жертвы? Не знаю. Но я проживала медленное умирание, а потом и смерть Отца еще и как жертву, которую он приносит во имя вразумления своих неразумных детей… Так что предложенный мной Саше символический ряд фильма был связан и с этим.

Конечно, собственные идеи всегда помнишь лучше. А из придуманного режиссером и художником запоминается только то, что тебя поразило во время просмотра: превращение Отца, происходящее в начале фильма, в высокий зеленый холм, поросший цветами, которые собирают сыновья, а в самом финале — на короткий миг — его преображение в парящего над их головами ангела. Как и птичьи лапки сыновей, особенно заметные в сцене танца. Как и решение покрыть около двух третей изображения подобием кракелюр. Но в итоге все это органично соединилось в наш, именно наш фильм.

— Как развивались Ваши отношения с Александром Федуловым в процессе работы над фильмом?

— Удивительно гармонично. Мы вместе обсуждали все варианты сценария, эскизы, раскадровку.

«8 сентября 1991. Саша показал снимки оригинальной графики нашего художника — и там много замечательного. Так что мы вместе выбирали: это хорошо, и это нам, сюда! (То, что он прежде обвел карандашом — очень с моим видением совпало)».

Потом мы вместе записывали Евгения Стеблова. Он был у нас и за Отца, и за трех сыновей, потом начитал авторские ремарки. Мы очень долго искали каждый образ, еще дольше — авторскую интонацию. Искали все вместе, а находил Стеблов, вышелушивая главное из наших невнятных подсказок.

На время съемок Саша пропал — на этом этапе я бы ему уже мешала. Да и не все на этом этапе было, как я понимаю, гладко: семьдесят метров отснятого материала (для мультфильма это много) попали брак. Поджимали сроки, Саша нервничал.

А позвонил, когда фильм был уже собран и позвал на запись музыки.

— Были ли Вы знакомы с другими актерами фильма (Владимиром Буркиным, Евгением Стебловым, Виктором Екимовским, с кем-то из аниматоров, с кем-то ещё), и влияли ли (и могли ли влиять) на их приглашение к работе над фильмом?

Нет, до фильма я знакома ни с кем из них не была. Екимовского и Буркина на картину пригласил Саша. До «Потца» они вместе сделали мультфильм «Бочка». А позвать Стеблова предложила я. И, к счастью, никто из нас ни в ком не ошибся.

— Продолжились ли Ваши отношения с кем-нибудь из них после мультфильма «Потец»? Известны ли Вам оценки кого-нибудь из них фильма и своего участия в фильме?

— С Сашей после «Потца» мы дружили все те недолгие годы, которые ему отмерила судьба. Мечтали вместе работать — не только над Введенским. В 1995 году я написала для него заявку на семисерийный анимационный фильм по сказочной повести Тутуолы. Потом сценарий по собственной сказке — «День рождения». Мы уже готовились с этим сценарием к худсовету на «Союзмультфильме». Он был назначен на 29 февраля 1996 года… В этот день Сашу хоронили… И потом уже эту сказку я публиковала с посвящением — памяти Александра Федулова.

Об отзывах тех, кто работал над фильмом «Потец» — все-таки это было очень давно — могу судить только по дневнику: на перезаписи мы смотрели фильм вместе с композитором — и ликовали оба. Каждому из нас казалось, что Саша идеально воплотил именно его замысел. А об оценке Стеблова мне сказал Саша: «Он вчера был на сдаче и пришел в восторг».

— С чем связана ранняя смерть Александра Федулова?

— Все случилось настолько неожиданно, что никто вокруг, включая врачей, не успел осознать серьезности происходящего. В начале февраля 1996 года Саше исполнилось 49 лет — как раз на анимационном фестивале в Тарусе. Там он показывал работы своих студентов-вгиковцев, горячо их обсуждал, горячо защищал (я тому свидетель: было от кого!). А в 20-х числах вдруг попал в больницу — по «скорой», как потом оказалось, с инфарктом. Но при этом он почему-то по больнице ходил. 25 февраля вошел в столовую, там без сознания упал. И вскоре, так и не приходя в сознание, умер. Потом Сашина жена, Галя, сказала мне, что это был разрыв аорты и что в наших условиях, по словам врачей, это не диагностируется.

— Показывался ли мультфильм в прокате или только на телевидении?

— О прокате мультфильма никогда не слышала. Показывается ли он сейчас по телевидению, не знаю. Думаю, что нет.

— Что Вам известно о показах мультфильма на телевидении? В какое время он показывался? Показывался ли он отдельно или в ряду других, в том числе детских, мультфильмов? Какие каналы его показывали?

— Первый показ мультфильма, это запомнилось отчетливо, случился около полуночи. Были ли показы еще, я не знаю.

— Когда и почему прекратили показывать мультфильм на телевидении? Были ли какие-то жалобы на мультфильм от зрителей? Был ли какой-то запрет или фильм просто стал не востребован и тихо лёг на полку?

— Про жалобы не знаю. То, что было — и о чем читаю в своем дневнике: фильм не посылался на престижные фестивали, его не стали выдвигать на «Нику». И это Сашу, конечно, расстраивало. В последние годы (начиная с «Потца» уж точно) он неуютно ощущал себя в мультипликационной тусовке — что здоровья ему уж точно не прибавляло.

— Приходилось ли Вам общаться с кем-то из посмотревших этот фильм (взрослыми и детьми) до его исчезновения? Что они говорили о фильме?

— Фильм очень хвалила Аня Герасимова. Хвалил Михаил Мейлах… Хвалили коллеги по студии «Мультелефильм». Это всё было в начале 90-х. Поздней, в 2006 года после показа фильма в рамках цикла «Речевые ландшафты» фильм от души критиковал композитор Владимир Мартынов. Помню его негодование и слова о том, что это не Введенский. Хотя в дневнике почему-то осталось другое:

«10 апреля 2006. Посмотрев «Потец», Аня [Герасимова] сказала, что фильм (по-прежнему) гениальный. А вот гениальный Вл. Мартынов, вышедший сказать какие-то слова о Введенском, наговорил тучу глупостей. О том, что Державин благословил Пушкина, Ахматова Бродского, а вот с Введенским и Хармсом (вершинами 20-го века!) преемственность прервалась. И в фильме «Потец» нет главного — этой передачи от отца к сыну!»

Начиная с 2006 года — не расшифровка ли «Речевых ландшафтов», появившаяся в сети, тому причиной? — я стала получать письма с вопросом: можно ли в интернете посмотреть мультфильм. Первое из этих писем, с вашего позволения, процитирую:

«После долгих и бесплодных поисков, потеряв всякую надежду, вдруг наткнулся на Ваш сайт и надежда вновь воскресла. У меня к Вам огромная просьба, это касается мультфильма «Потец».

Я его смотрел когда-то в юном весьма возрасте «спиной», что называется. Запомнилась эта фразу приставучая «ты скажи-ка нам отец, что такое есть потец»

В общем, эта фраза преследует меня всю жизнь и чем дальше я живу на этом свете, тем больше чувствую некую неполноценность, если не сказать ущербность, от того, что так тогда и не посмотрел этот мульт.

И следующие письма были в том же духе: «Очень долгое время пытаюсь найти одну потрясающую вещь, а именно мультфильм «Потец». И тут случайно оказался на вашей страничке и вы оказывается причастны к его созданию самым непосредственным образом. Не могли бы вы подсказать где его можно раздобыть…»

— Действительно ли Вы принимали участие в возвращении фильма к зрителю? Как это происходило? Когда это произошло?

— В одном из моих писем есть слова о том, что в «Одноклассниках» меня нашел молодой человек. И что он «помог освободить «Потца»». Но что это значит, как это было — не помню, не понимаю.

— Когда и при каких обстоятельствах Вы впервые столкнулись с молодыми зрителями, в детстве увидевшими мультфильм «Потец»? Что они рассказывали об этом? Какова была Ваша реакция на их рассказы?

— Про обстоятельства и про «впервые» я тоже уже не вспомню. Но две или три подобных встречи были. И слова о том, какая жуть брала их в детстве от этого фильма… Сначала я очень огорчалась. Мы ведь делали мультфильм в эпоху «доютубья». И тогда до детей он никак добраться не мог. Фильм был рассчитан на взрослую аудиторию — сейчас ее принято называть артхаусной, фестивальной. Тогда мы скорее думали о клубных показах и ночных эфирах. Кстати, в дневнике уцелел эпизод нашего приезда на запись (или прямой эфир?) «Пресс-клуба» с Кирой Прошутинской в октябре 1992 года. Это были такие бесконечные, любимые интеллигенцией передачи — полемически-политически-правдорубного толка. В самом конце передачи мы должны были показать наш только что завершенный фильм. Но так этого момента и не дождались.

«29 октября 1992. <…> Малкин из автобуса (от пульта) кричал: «Неужели ты сейчас его будешь показывать?», а Кира виновато поясняла: «Но люди просят…» Однако сначала стал исчезать звук, а потом и картинка.

Саша был растоптан. А я, поглядев на схватку демократов и коммунистов, а также депутатов и народа, подумала: «Мы чужие на этом празднике жизни» — и никакого праздника для себя уже не ждала».

— Что Вы думаете о феномене рецепции мультфильма «Потец»? Я имею в виду достаточно большую группу детей (сколько их было? сотни? тысячи?), увидевших мультфильм в детстве и переживших шок, потерявших фильм на много лет, не забывших фильм и пронёсших воспоминание о нём через своё взросление и снова увидевших его взрослыми.

— Я по-прежнему думаю, что детям не стоит смотреть этот фильм. Но списков «самых страшных мультфильмов» — а сейчас их немало в сети — «Потец», слава богу, не возглавляет, хотя и входит минимум в два из них. У каждого из подростков есть свой травматический опыт. Счастье, если он не связан с реальным насилием, а только с текстом, фильмом, спектаклем или просто страшилкой. Однажды, очень давно, меня поразили слова Сокурова, сказанные им в связи с фильмом «Круг второй»: искусство существует для того, чтобы человек, увидев своего близкого лежащим на столе мертвым, смог это пережить. Герой фильма приезжает в небольшой заполярный город, чтобы похоронить отца… Вероятно, слова Сокуровы были привязаны к конкретному сюжету. Но я их восприняла расширительно, часто вспоминаю. Думаю, что и Введенский их бы оценил.

Андрей Бабуров. Фантом «Потца». Об истории необычного мультфильма. Часкор. ру, 22.02.2020