«Приходится констатировать, — говорят редакторы-составители этого увесистого тома, — что впредь появление новых оригинальных воспоминаний о Хармсе, в силу объективных причин, маловероятно». Тем не менее из восьмидесяти текстов, которые сюда вошли, ощутимая доля впервые покидает тьму архивов, некоторые написаны специально для книги, третьи представлены в последней авторской редакции. Под одной обложкой эти мемуары никогда не встречались, и вместе они дают доходчивое представление о том, каким видели Даниила Иванович люди его круга. Издание практически подарочное (пожалуй, это признак того, что на смену исследованию пришла канонизация) — на толстой, хоть и рыхловатой бумаге, с сотнями фотографий, рисунков и прочих визуальных артефактов, часть из которых также ранее не публиковалась.

«Даниил Иванович Хармс был похож на английского дога, очень воспитанного, очень породистого, даже сверхпородистого. Именно дога, потому что он отличался от общей массы людей какой-то своей подчеркнутой независимостью, как дог отличается от собак других пород. Собаки обычно заискивающе заглядывают хозяину в глаза, а по отношению к другим людям злобны. Дог — единственная собака, которая абсолютно независима. Дог почти никогда не лает. (…) Так вот, у Хармса то же самое было со смехом. Он никогда не смеялся. Он только улыбался. Об этом говорят все, кто его знал. Только чуть-чуть улыбался. В одном углу рта трубка, в другой — чуть улыбается. А вообще он всегда был абсолютно серьезен. Даже когда рассказывал что-нибудь смешное. Все лежат от хохота, вся редакция устлана телами смеющихся, а он хоть бы что».

Иван Напреенко, Горький ру, 8 ноября 2019