В январе 1906, на самом пике первой русской революции, в Москве вышел первый номер беспрецедентно роскошного журнала "Золотое руно". Его редактором-издателем был Николай Рябушинский, один из 13 детей известного миллионера.

Николай Рябушинский

Его брат Павел в то же время стал одним из лидеров "Партии мирного обновления" - мутной организации, внесшей существенный вклад в раскол либерального сектора революционного движения. Издававшаяся Павлом Рябушинским газета "Утро России" призывала к прекращению вооруженной борьбы и с неподражаемым сарказмом писала о Столыпине, разогнавшем 1-ю Думу и введшем военно-полевые суды. В апреле 1907 "Утро России" было закрыто властями, а издатель выслан из Москвы.
Журнал "Золотое руно" также восходил к "утренней", светоносной, символике. Его название отсылало к реплике "великого писателя" из рассказа Андрея Белого "Аргонавты": «Буду издавать журнал “Золотое руно”. Сотрудниками моими будут аргонавты, а знаменем — Солнце. Популярным изложением основ солнечности зажгу я сердца. На весь мир наведу позолоту. Захлебнемся в жидком солнце».
ЗР позиционировался как наследник "Мира искусства": "В грозное время мы выступаем в путь… но мы твердо верим, что жить без Красоты нельзя… Искусство — вечно, Искусство — едино, Искусство — символично, Искусство — свободно» (фрагменты из манифеста журнала, написанного, видимо, самим Николаем Рябушинским). .

1906. Эмблема "Золотого руна" работы Феофилактова

И действительно, на хорошо платившего Рябушинского начали работать именитые "мирискусники" - Бакст, Сомов, Лансере. Им принадлежала идея создания "портретной галереи аргонавтов "Золотого руна" - своего рода Почетная доска "величайших художников"современности. Первый номер был посвящен Врубелю - "путеводной звезде" русского символизма. В дальнейшем "портретная галерея" пополнилась развернутыми материалами о Сомове, Баксте, Бенуа, Лансере, Нестерове, Рерихе, Богаевском и Кузнецове.

Первые полгода журнал выходил на русском и французском и распространялся в 11 городах России и в Париже.

Редакция и контора располагались на Новинском бульваре.

Б.А. Садовской вспоминает: "Дело было задумано широко. Под редакцию наняли особняк на Новинском бульваре <…> В день выхода первого роскошного номера рассыльный, принесший его издателю, получил сто рублей на чай. По четвергам на вечерних приемах сотрудникам предлагались шампанское, красное и белое вино, ликеры, сигары, фрукты, чай и лакомства. <…> Раз был я у Рябушинского в его номере в гостинице "Метрополь". На камине в солнечной приемной красовалась большая фотография рослого хозяина с черепом в руках; на мощное плечо к нему грациозно склонялась воздушная красавица в белом платье" (цит. по: Садовской Борис. Записки (1881-1916) / Публ. С.В. Шумихина // Российский архив. М., 1991. [Т.] I. С. 154.)

Первым руководителем литературного отдела редакции был Соколов-Кречетов, редактор журнала "Искусство".

Но всерьез затею Рябушинского никто из авторов не воспринимал. Даже авторство вначале скрывали за псевдонимами.

Журнал "Весы", претендовавший на звание Первого русского художественного журнала (главред В.Брюсов), отозвался на выход первого номера "Золотого руна" саркастически. Рассуждения в духе «красота в искусстве, а искусство вечно» показались «Весам» чопорными, бесполезными в своей очевидности. Автор фельетона, «товарищ Герман» (З.Гиппиус), намекал на низкий культурный уровень автора манифеста. Журнал даже придумал образ «Руна»: роскошную даму Сундулею Вахрамиевну, которая может долго и тонко говорить о Ницше, «но может и такое сказать, что всем страшно станет и платочком утереться, как не нужно». «Весы» издевались над французским вариантом журнала: «Очевидно, французам тоже пришло время узнать, что без красоты жить нельзя и что она вечна».

Александр Бенуа, встретившийся с Рябушинским в Париже в начале 1906, пишет своему другу К.А.Сомову: "Ну, брат, хорош Ваш Рябушинский. Говорю Ваш, ибо Бакст ликовал замене Грабаря этим фруктом <…> Костя! благородный Костя, бессребреник! Что тебя прельстило? Что тебе посвятят номер? Так ли уж это приятно. Да и не ушло бы - ах! Для меня весь этот инцидент загадка, тайна. Неужели же для этого мы ломали старое, громили рутину, вооружились, как архангелы, чтобы в конце концов настало царство гг. Рябушинских, Сапуновых, Рерихов. Стоило того! Да ведь это форменное водворение мерзости запустения в месте святом! Впрочем, вот вылился - и полегчало. Ну и на здоровье. Пусть Рябушинский, пусть настанет царство русского московского хамства. Туда и дорога, значит нам всем грош цена, что стоило приехать золотому тельцу, чтобы мы все побросали и пошли ему кадить. И ведь все. Самое лучшее! <…> Ты меня спросишь, что же делать? Мне кажется: ничего. Да здравствует оппортунизм. Валяй. Будем сотрудничать в "Золотом говне". Будем плясать вокруг золотого тельца. Будем выставлять в Париже, в борделе Рябушинского - все это в порядке вещей. Но только чур! Чтобы больше фраз о благородстве я не слыхал!" (цит. по: Константин Андреевич Сомов. Мир художника: Письма. Дневники. Суждения современников. М., 1979. С.450-451).