В 1915/1916 Крученых перебрался из Баталпашинской в Сарыкамыш (в тот момент - армянский город в составе Российской империи; с 1921 - Турция). До начала 1918 он находился там на военной службе в должности чертежника Управления Эрзерумской военной железной дороги. Это был один из важных военных узлов Первой мировой.

В 1914 под Сарыкамышем разворачивалась одна из самых известных кампаний Первой мировой войны. Сегодня там устроен горнолыжный курорт

Этот период жизни Крученых изучен плохо.

Достоверно не известно, когда именно он прибыл в Сарыкамыш. Разные источники относят это событие к датам от сентября 1915 до марта 1916.

Так, в 2002 коллекционер и исследователь Александр Парнис предоставил для публикации в книге "Лефанта Чиол" письмо Ольги Розановой, находящейся во Владимире, к Алексею Крученых, находящемуся в Сарыкамыше, датировав его сентябрем 1915 (1). Но в том же издании сообщается, что 25 ноября 1915 Крученых был еще в Баталпашинске, где в зале Общественного собрания прочел лекцию "Красота грядущего дня: идеал женской красоты. Женщина и машина" (2). Допустить, что Крученых съездил в Баталпашинск из Сарыкамыша ради чтения лекции о женской красоте, трудно: расстояние между городами (по прямой) составляет 435 км.

С.Красицкий, составитель книги художественных текстов Крученых, во вступительной статье к ней пишет, что в Сарыкамыш поэт прибыл в марте 1916 (3).

Ссылки на источники этих сведений в обоих книгах отсутствуют.

Дата окончания Сарыкамышской службы Крученых также установлена не точно, определяется "началом 1918".

Розанова

В период пребывания Крученых в Сарыкамыше в Петрограде проходит "Последняя футуристическая выставка 0,10", в которой участвует и Розанова не только с картинами, но и с ассамбляжами (по разным источникам - двумя или четырьмя). Два ее ассамбляжа републикует журнал "Огонек"; такой популярной чести удостаивались считанные по пальцам одной руки "новые" художники. Розанову "Огонек публиковал уже второй раз.

Ассамбляжи Роановой на выставке 0,10 - "Чертова панель" ("Велосипед") и "Автомобль"

Розанова весьма откровенно описывает Крученых обстоятельства, в которых готовилась эта судьбоносная выставка. Ее особое возмущение вызывает самодурство куратора и спонсора выставки - "гадины" Оксаны Богуславской, а особое сочувствие - положение Малевича, который "у них как лакей". Она также жестко отзывается о симпатизирующих "супрематистам" художественных критиках ("дурак" Ростиславов). Розанова оскорблена тем, как манипулируют ее собственными работами в пространстве выставки, и тем, что ее более ранние опыты, сходные с супрематическими, не получили признания.
Видимо, степень значимости участия Розановой в этой выставке была высока, и это осознавали все - на официальном фото она запечатлена вместе с основными организаторами - Оксаной Богуславской и Казимиром Малевичем.

В дальнейшем Розанова выражает крайне скептическое отношение к попыткам соорганизации "группы супрематистов". С брезгливостью пишет о "льстивом и тревожном" Клюне, хлопочущем о новой организации. Злорадно-приветственно сообщает Крученых о том, что конкурирующая группа Бруни и Татлина уже соорганизовалась; посещает, вместе со всеми, заседание на квартире Бруни. Но все-таки увлеченно работает над статьей "Кубизм. Футуризм. Супрематизм" для будущего журнала "Супремус" и охотно вступает в общество "Бубновый валет", власть над которым берут супрематисты. Малевич для нее во внешнем мире - персона номер один.

В этот же период Розанова, под влиянием Крученых, постоянно пишет стихи, собственно, ему и посвященные - "реальные" и "беспредметные". "Пишу с удовольствием, даже больше того, но очень возбуждаюсь от этого и плохо сплю, тем более, что целый день или картины пишу, или клею.

Крученых ее стихи в письмах консультирует и правит, планирует вывести "нового поэта" на столичные литературные сцены под псевдонимом (она останавливается на псевдониме "Васильев"), советуется об этом с Андреем Шемшуриным *.

Андрей Акимович Шемшурин - московский палеограф, искусствовед, литературовед и меценат, член Императорского Археологического общества, почетный член-корреспондент Румянцевского музея, основатель Общества истории и древностей. Он очень интересовался футуризмом, который возводил к древнерусской литературе. Крученых он полагал в этом деле фигурой программной. «Если Д.Бурлюка считают отцом российского футуризма, то Крученых должен считаться его матерью. Крученых — настоящий футурист… Хлебников и Крученых — вот два футуриста, державшие на своих раменах небосвод российского футуризма», - писал он позже.

Среди стихов Розановой этого периода - признанный шедевр "заумной" любовной лирики:

Лефанта чиол
миал-анта
имиол неуломае
Сама смиотт ае
чигил-оф-унт
Аваренест
и-г-гиол-ат-та-трест.

Именно это стихотворение "нового поэта" Крученых переписал для Шемшурина в письме от 16 июля 1916. Позже, 12 июля 1917, Крученых на примере этого стихотворения пояснял Шемшурину суть зауми: человек не хочет быть связанным словом "люблю" и заменяет его - "это и будет лефанте чиол или раз фаз газ… хо-бо-ро мо-чо-ро = и мрачность, и нуль, и новое искусство!". Крученых назвал эту строку афоризмом футуристов включил в свою пьесу "Глы-глы".

Среди ее "реальных" стихов также есть выдающиеся любовные тексты-сновидения:

Что я такое забыла
Там на земле
Когда это было
В марте, в феврале?..

Щебнем засыпано
Не скоро опомнилась
в избу юркнула
Глазам представилось

Вижу в бане на полке
Замороженный
Губы смолой склеены
Лежит розовый чертик

- Мой новорожденный
Сын сатаны.

Розанова с Крученых находятся в непрерывной откровенной, исследовательской и деятельной переписке. По переписке же создают альбом коллажей "Вселенская война", считающийся пиком их совместного творчества.

Одновременно бедствующая Розанова работает, ради денег и опыта, в цинкографии Н.Н.Бутковской, приятельницы Н.Кульбина (там в 1910 печатался сборник "Студия импрессионистов"). Она жалуется Крученых: "Эта служба буквально отрава. Воздух - что-то убийственное. И грязь, грязь. Отвращение…"4. Крученых передает эти слова Шемшурину (одному из немногих своих знакомых, которого можно попросить об услуге, требующей денежных затрат), в надежде на художественный заказ для Розановой: "Сам я, к сожалению, заброшенный на дикий Кавказ войной, совершенно бессилен что-либо предпринять. Тайно от О.В. пишу обо всем этом Вам…" (5). Шемшурин сразу же посылает Розановой 70 рублей.

4-я выставка "Бубнового валета"

В начале осени 1916 Розанова уходит из цинкографии Бутковской и начинает готовиться к 4-й выставке "Бубнового валета". Основатели общества, Машков и Кончаловский, к этому времени вышли из его состава. Главной персоной "Бубнового валета" стал Малевич. Это период самого бурного его общения по переписке с Крученых. Розанова на их сложные идеи реагирует критически - сохранилось ее стихотворение, записанное на пригласительном билете на выставку БВ, обращенное, видимо, к "темному" в речах Малевичу.:

***

Мы плохие архитекторы
Быть привыкли
шахтерами
Глубоко
закапываться
Подземелье нам
нравится

21 ноября 1916

Интересно, что она пишет о своем круге как об "архитекторах" - возможно, протоконструктивистские идеи бродят среди них уже тогда.

"Преображенный колорит" Розановой

Ранней весной 1917 Розанова возвращается во Владимир и начинает, по заказу Шемшурина, работать над "преображенным колоритом". Позже это направление, изобретенное Розановой, будет названо "цветописью". Через год она создаст в цветописи самую известную свою картину "Зеленая полоса".

Эротические сарказмы Крученых и Зданевича

1917 год Крученых проводит между Сарыкамышем и Тифлисом. В это время он выпускает шесть самописных книжек "на правах рукописи" - в технике "под копирку", без картинок, только с "летающими буквами".

В первой же - под провокационным названием "Голубые яйца" - помещает эротическое посвящение Розановой:

Минька инька
очка
Олечка
всю ночь
речу
тихонечно

В двух других - "Балос" и Нестрочье" - приводит стихи Розановой.

Заумные штудии.

Из писем Крученых Шемшурину ясно, что сам он в этом время занят в первую очередь подведением под "заумь" теоретической базы - фрейдистской, в широком смысле, смыкаясь в поисках с Юнгом, о котором не знал, а то и с Броделем, который еще школу не закончил. Коротко говоря, Крученых действует на передовой линии гуманитарных наук, во много опережая европейских коллег. Его интересует прежде всего глубинное коллективное бессознательное, задающее базовую структуру языка и являющееся фундаментом исторических процессов.

В письме от 12 марта 1916 он просит Шемшурина найти для него и прислать труд Д.Коновалова "Религиозный экстаз в русском сектантстве"11 (Москва, 1928). В другом (недатированном) письме сообщает: «Читаю “Автоэротизм" профессора Элиса, много случаев цитат для “Тайных пороков”. Труд научный. Не знаю очень ли серьезный» 6. В третьем просит прислать книгу проф. Погодина "Язык как творчество", в которой, как он слышал, есть о зауми 8. В других письмах просит прислать стихи Ф .Вийона, "Флейту-позвоночник" В.Маяковского, роман Р.Ивнева "Несчастный ангел". У Розановой просит прислать на время какую-то конкретную редкую книгу Бальзака и что-то из Емельяного-Коханского, модного "фрейдистского" автора к. 1890-х-н.1900.

Шемшурин присылает ему из Москвы новинки - "Простое как мычание" В.Маяковского, стихи Г.Золотухина, К.Большакова, С.Боброва, Божидара, одесский альманах "Чудо в пустыне". Но все это Крученых не задевает. На книгу Маяковского реагирует раздраженно: "Этот павлин окончательно облинял". Зато его возбуждают небольшие находки у классиков: «У Л.Н.Толстого масса зачатков футуризма (сдвиг смысла) особенно в письмах, где он был особенно “собой”, см. с. 73, VII т. изд. Вольфа соч. Мережковского о Л.Толстом. 2 фразы Л.Толстого о Тургеневе чисто футуристические, там же фраза “чем смешнее, тем страшнее» (Мережковский о современности). Это подходит к футур!?" 7. Эту линию поисков, кстати, обозначил в теории футуризма сам Шемшурин: в 1913 он издал книгу «Футуризм в стихах В.Брюсова», к 1918 закончил рукопись «Футуристы в рукописях XIV, XV и XVI веков» (не опубликовано).

Зданевич

27 ноября 1916 Крученых отправляется в первую командировку в Тифлис. В декабре он собирается провести отпуск в Петрограде-Москве. Но проводит его в Тифлисе. В марте он опять там.

В Тифлисе живет "ослинохвостовец" Илья Зданевич, молодой друг и первый биограф Ларионова и Гончаровой, большой мастер смешных и дерзких художественных провокаций. В марте Крученых сообщает Шемшурину: «В Тифлисе с И. Зданевичем издаем книгу самописьма - открытку коих еще не было в футур » 9. К этому же письму приложены стихи: "Голубое яйцо", "Тифлис", "Малохольный", "Ячник", а также листок с перечнем своих книг, которые готовятся к печати: "Последние пути искусства", "Эмоциональная окраска слова" 10. Приписка: «Сие секрет для публики. Думал печатать в сборнике со Зданевичем, но он застыл как пуп покойника» 11. По перечню произведений можно догадаться, что коллеги работают над проблемами сексуальности.

"Азеф-Иуда-Хлебников"

В этом же письме говорится о работе над статьей "Азеф-Иуда-Хлебников" 12, в которой Крученых, якобы, критикует Хлебникова за отступления от «истинного» футуризма, но на самом деле, якобы, продвигает и футуризм, и Хлебникова. В марте 1916 статья была готова. Он отправил ее Малевичу, для журнала "Супремус" (Розанова стала в журнале секретарем). Но полностью подготовленный "Супремус" не вышел (Малевич объясняет: "Мои типографы, с которыми я вошел в соглашение в материальном смысле, взяты, что и подорвало мое желание издать на свой страх"; вскоре в армию призвали и его самого). 14 февраля 1918 Крученых прочел эту статью на одном из заседаний в "Фантастическом кабачке" в Тифлисе. Потом она была напечатана с сокращениями в газете «41 градус», и, наконец, издана в книге Крученых "Миллиорк"13.

Хлебников узнал обо всем этом в 1921 и написал свое знаменитое стихотворение "Крученых":

Лондонский маленький призрак,
Мальчишка в 30 лет, в воротничках,
Острый, задорный и юркий,
Бледного жителя серых камней
Прилепил к сибирскому зову на «ченых».
Ловко ты ловишь мысли чужие,
Чтоб довести до конца, до самоубийства.
Лицо энглиза, крепостного
Счетоводных книг,
Усталого от книги.
Юркий издатель позорящих писем,
Небритый, небрежный, коварный,
Но девичьи глаза,
Порою нежности полный.
Сплетник большой и проказа,
Выпады личные любите.
Вы очарователь(ный) писатель —
Бурлюка отрицатель(ный) двойник.

В этой статье, как и в стихах того периода, Крученых испытывает заумью на прочность идеи Фрейда.

Малевич

Крученых в этот период активно переписывается с К.С.Малевичем 14. В июне 1916 Малевич сообщает Матюшину: "Крученых очень часто пишет из Сарыкамыша. Все, парень готовится после войны завернуть «верчу». Дай бог, я буду очень рад за него. Я тоже посылаю ему (Крученых), как он называет, «ветрописи». Пишу ему новые свои задачи и мысли о слове, о композиции словесных масс (до сих пор компоновалась рифма, а не слова)".

Из этого же письма Малевича можно понять, какой круг вопросов интересует обоих ведущих идеологов авангарда - оба теоретизируют параллельно в одном направлении - о соотношениях звука-буквы-слова-мысли, об освобождении "звуковых масс".

Малевич пишет: "Пока видны три случая в поэзии. В первом случае возникла мысль (о вещах). Поэт набирал буквы, образовывал слова, обозначающие ту или иную вещь. Поэзия описательная, и чем складнее и плавно удавалось описать поэту лунную ночь, тем больше поэзии (какая чепуха). Буквы были знаки для образования слова.
Второе — новые поэты повели борьбу с мыслью, которая порабощала свободную букву и пытались букву приблизить к идее звука (не музыки). Отсюда безумная или заумная поэзия «дыр бул.» или «вздрывул». Поэт оправдывался ссылками на хлыста Шишков, на нервную систему, религиозный экстаз и этим хотел доказать правоту существования «дыр бул.». Но эти ссылки уводили поэта в тупик, сбивая его к тому, же мозгу, к той, же точке, что и раньше. Поэту не удается выяснить причины освобождения буквы. Слова как в «таковое» — это вылазка Крученого, и, пожалуй, она дает ему еще существование.
Слово «как таковое» должно быть перевоплощено «во что-то», но это остается темным, и благодаря этому многие из поэтов, объявивших войну мысли, логике, принуждены были завязнуть в мясе старой поэзии (Маяковский, Бурлюк, Северянин, Каменский). Крученых пока еще ведет борьбу с этим мясом, не давая останавливаться ногам долго на одном месте, но «во что» висит над ним. Не найдя «во что», вынужден будет засосаться в то же мясо.
В поэтах прошлого и поэтах настоящего произошла большая перемена: первые смотрели на букву как на средство, знаки, которыми они выражали свои мысли (это ими было ясно осознано). Вторые смотрели скорее как на звук (Крученых). (Но это было им темно.) Темно потому, что они думали тогда, когда нужно было «слушать». В первом случае возникала мысль и сейчас же накоплялись слова. Во втором — длительность звука накопляла буквы, но уже не слова, и слово «как таковое» уже кажется не вполне освобожденным, потому что оно слово. Умное или заумное — это не важно. Они близки между собою, одинаково сильны — это два полюса. Но задача поэзии буквы — выйти из этих двух полюсов к самой себе. И мне кажется, что новым поэтам нужно определенно стать на сторону звука (не музыки). Тогда можно избежать катастрофы «ввязнуть в брюзглое мясо старой поэзии.
Сначала не было букв, был только звук. По звуку определяли ту или иную вещь. После звук разъединили на отдельные звуки и эти деления изобразили знаками. После чего смогли выражать для других свои мысли и описания.
Новый поэт — как бы возврат к звуку (но не язычеству).
Из звука получилось слово. Теперь из слова получился звук. Этот возврат не есть идти назад. Здесь поэт оставил все слова и их назначение. Но изъял из них звук как элемент поэзии. И буква уже не знак для выражения вещей, а звуковая нота (не музыкальная). И эта нота-буква, пожалуй, тоньше, яснее и выразительнее нот музыкальных. Переход звука из буквы в букву переходит совершеннее, нежели из ноты в ноту.
Придя к идее звука, получили нота буквы, выражающие звуковые массы. Может быть, в композиции этих звуковых масс (бывших слов) и найдется новая дорога. Таким образом, мы вырываем букву из строки, из одного направления, и даем ей возможность свободного движения. (Строки нужны миру чиновников и домашней переписки.) Следовательно, мы приходим к 3-му положению, т. е. распределению буквенных звуковых масс в пространстве подобно живописному супрематизму. Эти массы повиснут в пространстве и дадут возможность нашему сознанию проникать все дальше и дальше от земли.
Ключи супрематизма ведут меня к открытию еще не осознанного. Новая моя живопись не принадлежит земле исключительно. Земля брошена как дом, изъеденный шашлями. И на самом деле, в человеке, в его сознании лежит устремление к пространству, тяготение «отрыва от шара земли». В футуризме и кубизме почти исключительно разрабатывалось пространство, но форма его, будучи связана предметностью, не давала даже воображению присутствие пространства мирового; его пространство ограничивалось пространством, разделяющим вещи между собою на земле. Повешенная же плоскость живописного цвета на простыне белого холста дает непосредственно нашему сознанию сильное ощущение пространства. Меня переносит в бездонную пустыню, где ощущаешь творческие пункты вселенной кругом себя.
Неизвестно, кому принадлежит цвет — Земле, Марсу, Венере, Солнцу, Луне? И не есть ли, что цвет есть то, без чего мир невозможен. Не те цвета — скука, однообразие, холод — это голая форма слепого, и Бенуа, как глупец, не знает радости цвета. Цвет есть творец в пространстве.
Основанные мною плоскости на холсте дают мне очень много того, что раньше у художника было смутно (гений, подумаешь, нашелся). Здесь удается получить ток самого движения, как бы от прикосновения к электрической проволоке.

Крученых в целом и во многих частностях с Малевичем согласен. 18 октября 1916 он пишет Шемшурину: «Получили Вы последнее мое письмо со вложением “Декларации слова"? Декларация очень устарела: кое-что недописано , многое переписано» 16. «Мне кажется, что я делаю сейчас изыски сверх-обычайные. Мир затрещит, а голова моя уже изрядно. Достал проф. А.Погодина. Надо еще Коновалова. Все о личном заумном языке» 15.

Матюшин

В письме Шемшурину от 21 сентября 1916 Крученым приводит стихотворение, посвященное Матюшину:

…Обовьет дымитной

одеждой

Тут Матюшин заиграл рукой смычком по всем колесам отразу

Земля трещит как орех

с ведрышками и игрушками

покоряйся!

Таскай художник помои

да не забудь себя на той

стороне моста на зубе

абир = убийца выкич

Так на утро крови не выпьешь

хвастался хвостом да

пропал на востоке адылам

аблам…

В начале 1917 Кученых жалуется Шемшурину: "Вот уже полмесяца не имею ни от кого писем. Думаю, что Москва занята неприятелем".

***

Розанова в 1916 из Владимира на зиму приехала не в Петроград, а в Москву, к Малевичу.

Крученых проработал в Сарыкамыше до 1 февраля 1918. И уехал в Тифлис, к Зданевичу.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. А.Сарабьянов, В.Терехина. Ольга Розанова. Лефанта чиол… М., 2002, С. 261-262.

2. Там же. С. 262

3. Алексей Елисеевич Крученых. Стихотворения, поэмы, романы, опера. Сост., вст. ст. - С.Красицкий. Санкт-Петербург, Академический Проект, 2001

1. См.: Малевич К.С. Письма к М.В.Матюшину / Публ. Е.Ф.Ковтуна / / Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1974 г. П., 1976. С. 194.

2. А.А.Шемшурин (1872-1939) - писатель и литературовед, близкий к футуристам. Автор книги "Футуризм в стихах Брюсова" (М., 1913), Шемшурин первым обратил внимание на «сдвиги» в стихах Брюсова. Теория «сдвига», начиная с "Тайных пороков академиков" (1915), стала излюбленным приемом А.Крученых.

3. ОРРГБ. Ф. 339, картон 4. Ед. хр. 2.

4. Там же

5. Там же

6. Эллис X. Автоэротизм. Спб., 1911. В письме Крученых фамилия написана с ошибкой

7. На с. 73 названной Крученых книги: Мережковский Д. Л.Толстой и Достоевский. Жизнь, творчество и религия (Спб.; М., 1912) приводятся следующие высказывания Л.Толстого о И.Тургеневе: «Мнение человека, - признается Л.Толстой, - которого я не люблю, и тем более, чем более вырастаю, - мне дорого - Тургенева·»; «В отдалении, хотя это звучит довольно странно, - пишет он самому Тургеневу, - сердце мое к вам лежит, как к брату. Одним словом, я вас люблю, это несомненно·». Возможно, Крученых имеет в виду фразу на с. 74: «Я не позволю ему ничего делать мне назло, - говорит Толстой с раздувающимися ноздрями, - это вот он нарочно теперь ходит взад и вперед мимо меня и виляет своими демократическими ляжками!..·»

8. ОРРГБ. Ф. 339, картон 4. Ед. хр. 2. Письмо не датировано. Имеется в виду книга: Погодин А.Л. Язык как творчество. Харьков, 1912. 7-я глава этой книги, которая могла интересовать Крученых, называется «Роль языка в состоянии экстаза». К.Чуковский указывал на книгу А.Погодина в статье Эго-футуристы и кубо-футуристы. Он, в частности, писал: «Проф. А.Л.Погодин в своей нововышедшей книге о психологических и социальных основах творчества речи указывает, что есть такая, низшая, ступень экстатического возбуждения, когда наблюдается страсть к сочинительству новых неслыханных слов, и что эти слова у дикарских шаманов, идиотов, слабоумных, маньяков, скопцов, бегунов, прыгунов почти всегда одинаковы: отмечаются общими признаками, как и всякая заумная речь. Жаль, что при этой оказии профессор обошел футуристов». - Чуковский К. Эго-футуристы и кубо-футуристы / / Шиповник. Кн. 22. Спб., 1914. С. 122.

9. ОРРГБ. Ф. 339, картон 4. Ед. хр. 2. Вероятно, эта книга не увидела свет.

10. В списке автографических книг (гектограф), выпущенных в 1917, Крученых упоминает книгу "Голубые яйца" - см.: Крученых А. Заумный язык у: Сейфуллиной… с. 61.

11. О своей «застылости» И.Зданевич упоминает в автографе на экземпляре своей «дра» Янко круль албанскай, подаренном С.Г.Мельниковой (об этом см. ниже). «Как пуп покойника» - здесь перифраза строки из поэмы Маяковского «Облако в штанах» - «как пульс покойника»

12. ОРРГБ. Ф. 339, картон 4. Ед. хр. 2

13. Газ. «41°». 1919. № 1. 14-20 июля. Крученых пишет об этой ст. также в письме к М.В.Матюшину от 16 дек. 1916: «Почему не сообщ<аете> своего мнения о статье о Хлебникове? Очень Вам не понравилось? Жду». - Крученых А.Е. Письма к М.В.Матюшину. С. 175. Статья также была опубликована в книге Крученых «Миллиорк» (Тифлис, 1919).

14. Малевич К.С. Письма к М.В.Матюшину. С. 190.

15. ОРРГБ. Ф. 339, картон 4. Ед. хр. 2. Первая статья Крученых о «зауми» - "Новые пути слова" - была напечатана в 1913 г. в сб. "Трое". На хлыстовские глоссолалии как на источник своей «зауми» Крученых впервые указывает в сборнике "Взорваль".