Мм. гг.
Нынче нам не придётся выдвигать положений и защищать их, мы единожды позволим себе обратиться к вопросу — что представляют из себя крякающие в болоте утки, которых только что довелось слушать. Нам случалось мимоходом говорить об этом. Но теперь положение достойно внимания, и крякание слишком назойливо, чтобы о нём не стоило упомянуть.

Деятельность группы Гилея на<с> не касалась вовсе, пока это было только морочание публики и кавардак. Но та форма, которую приняла эта деятельность теперь, не только вынуждает цыкнуть на размахавшихся, но просто вредна как для искусства, так и для нашего дела, и заслуживает особого отношения.

Я говорю не в качестве лица из публики, я говорю как мастер, впервые проповедовавший в России футуризм, я говорю к<ак> футурист, как борец за перестроенную жизнь и путник к верховьям умноженного человека. Я говорю не только за себя, но и от имени моих единомышленников — Наталии Гончаровой, Михаила Ларионова, Левкиевского, Михаила Ле-Дантю и других. Именно: мы ещё раз настаиваем на том, что говорили ранее, что Бурлюк, Кручёных и прочие ничего общего с футуризмом не имеют. Мы имеем в виду не только итальянский футуризм как таковой, но футуризм как идею выражения в искусстве динамизма и умножения механичности и строгости жизни, как идею освобождённого от земли человека и растущей культуры. Искусство Бурлюка и Кº не только не динамично, но культуроборчество некоторых из несколько <более> умных представителей этой группы есть движение в иную сторону — их обувь не башмаки, а промазанные дёгтем сапоги, их храмы не фабрики, полные пляшущей стали, а самые отхожие места, о которых любит писать Бурлюк. На мой недоумевающий вопрос — почему вы именуетесь футуристами, когда вовсе не футуристы, один из них <Д.Д. Бурлюк> отвечал, — потому что нас так прозвали. Вся связь Бурлюка, Круч<ёных>, Хлеб<никова>, Маяк<овского> с футуризмом основана на невежестве толпы. Искусство их академично по существу, беспочвенно, бездарно, их филологические изыскания не обогащают язык, а просто усложняют, давая мириады излишних синонимов. В живописи никто из них не пошёл дальше скверного кубизма, и страсть к кубизму оттеняет [болотную] стоячесть их душ. Перестаньте называть их футуристами, и тогда их именование себя футуристами у них обратится в полное самозванство.

Но это не только самозванство. Их деятельность не просто хлопушки. Это шантаж и шантаж весьма вредный. Мы находим, что нужно не только заметить, что вся деятельность их от работ до нарядов и вида — отрыжка декадентщины, но просто торговля оптом и в розницу наворованными идеями и нечто с искусством даже общего не имеющее.

Художественные произведения всех их, за исключением ценных работ Хлебникова, — вообще на остальных не похожего — безграмотны, бездарны и ничтожны. Бурлюк и иные не принесли ни одной новой идеи или новых положений. Всё, что ими говорится — опошление слышанного или читанного. В этой области их деятельность также — бездарна, но зато в одном надо воздать им справедливость — в шибкой ругани.

Галдящий Бенуа, мещанский Рафаэль, бездарный Врубель, пошлый Бальмонт, хуже проститутки Пушкин и т. п. — вот вся их деятельность и подвиги. Года два назад они начинали робко, но увидев, что ругань привлекает публику, усердно принялись за неё. Не дав ни одной порядочной мысли, они выдвинули вперёд эту ругань — назвав её громким именем борьбы с прошлым, и на этом сделали карьеру. В истории с Бальмонтом Маяковский также прославился, к<ак> в истории с Рафаэлем и Пушкиным, и Репиным — Бурлюк. Такая деятельность весьма легка. Мы не ценим никого из имён, на которые нападали Бурлюки. Но если мы хотим побороть прошлое — мы должны перестроить настоящее — переродив психику человека, мы заставим забыть прошлое и славные имена. Для перерождения человека нужно идейное и практическое строительство — это единственный путь, и по нему идёт не только футуризм, но и всякое в будущее стремящееся направление. Бурлюк и другие никакого идейного строительства не дают. Но ругань по адресу личностей и авторитетов — ясно, что она ведёт к обратному. Она ничуть не меняет психики и не сталкивает идолов. Наоборот, она сплачивает для борьбы за авторитет, возвращает к мысли о нём и ещё более укрепляет ругаемого. Следовательно, её последствия дают обратное, чем требуется. Замечу, что мы говорим именно о нападении на личности, а не об идеологической резкости, действие которой иное.

Всего указанного едва ли не знает Бурлюк. Следовательно, его выпады противоречат его словам и задачам и заставляют в них усомниться. Поэтому мы объявляем хамские выходки Бурлюка по адресу авторитетов вредными для искусства и зовём их хамскими.

Но если бы Гилейцы только заблуждались или были бездарны. Нет — один из них <Д.Д. Бурлюк> говорил — за подлинность факта ручаюсь — я в сущности ничего против Пушкина не имею, но ругаю его из тактических соображений. Из каких, мне кажется, ясно. И действовать во вред строительству будущего, провоцировать новаторов во имя тактических соображений — это уже дурно пахнет. Выпады Бурлюка мы можем поэтому назвать не только портящими дело футуризма, но и просто недобросовестными.

Пойдём дальше. Вам известно, как прошумела Пощёчина общ<ественному> вкусу. Но право же, это была бумажная пощёчина. Не пугайтесь, господа — Гилейцы не думают плевать на вас, как они об этом верещат. Поверьте, более верных лакеев не найдёшь. Вам нравится скандал из-за выпадов, вот эти диспуты, Вы ломитесь в залы — и Гилейцы, учитывая спрос, эту ругань преподносят два года. Пока вы будете ходить — они будут ругаться. Дальше они не пойдут, ибо не могут, и невыгодно. Когда я спрашивал одного из них — почему вы такими огромными буквами печатаете слово футурист — тот отвечал — нам надо, чтобы на нас шли. Я думаю, Вы, Д.Д. <Бурлюк>, ничего не имеете против того, что я оглашаю Ваши слова, ведь это было сказано искренне. Вот они, тактические соображения — поживиться, поторговать и содрать с любопытного зрителя.

Кроме сих свойств они ужасно любят быть пиявками. Появился футуризм в <19>07 году, Бурлюк закричал: у нас фут<уризм> явился ещё в 1905 в лице Хлебникова. Расчёт был верен, и поверили, что Хлебников футурист. Недавно [я выступил с пропагандою всёчества] противный им лагерь поднял знамя нового направления всёчества и через несколько дней узнал, что первым всёчество открыл Хлебников. Кручёных построил карьеру на Ларионове. Списал его лучистый манифест в декларацию слова, а теперь подрывает дуб. Никто из нас никогда с ними общего не имел. Они же говорят, вы с нами одно. Мне недавно приходилось всячески открещиваться от них, но в конце Бурлюк заметил — всё-таки вы мой единомышленник. Я думаю, эта пиявочность тоже делается из тактических соображений. Действительно, расчёт удался, публика смешала Ларионова с Бурлюком и ларионовское приписывает Бурлюку. Бурлюк и его друзья злейшие и худшие враги нашего строительства, чем бюрократы искусства. Бездарные, недобросовестные — все помыслы обращают они на карьеру и вносят порчу. Пора водворить их на должное место. Пора перестать именовать их футуристами и верить им.

Мы ненавидим толпу за то, что мозг её покрыт корой тупости и косности, но эта косность понятна.

Но ещё более противны нам, бойцам, ловкие дельцы, примазывающиеся и пронырливые, якобы независимые от толпы, но на деле ползающие на коленях перед толпой, собирающие подачки. Пора им узнать, что наши хлысты не разучились рвать кожу. Мой камень в вас, пиявки, в вашу недобросовестность, бездарность и подкапывание под строительство современности, за которое ратуете, наш камень в вас, провокаторы искусства.