Футуризм
Московская зима расцвела бурно.
Футуризм разлился океаном.
Василий Каменский, Давид Бурлюк, Владимир Маяковский, после ряда отчаянных выступлений (с Крученых и Хлебниковым) в Москве и Петрограде получили приглашены на гастроли по России.
В некоторых городах выступленья я организовал сам, а в иных — антрепренеры.
Маяковский ездил в яркошелковых распашонах, в цилиндре.
Давид Бурлюк — в сюртуке, с неизменным лорнетом с раскрашенным лицом, в цилиндре.
Василий Каменский — в коричневом костюме с нашивными яркими лоскутами, с раскрашенным лицом, в цилиндре.
Футуризм оказался в надежных руках этих трех экспрессов от Грядущаго.
Улицы Харькова. Одессы, Киева, Ростова. Баку. Тифлиса, Казани, Самары, Саратова и второстепенных городов оказались неменьше взволнованы, чем землетрясеньем.
Всюду театры были переполнены возбужденными массами.
Газеты встречали и провожали шумным треском столбцов всяческих критиков.
С залитых электричеством эстрад три гения от футуризма выкинули в море голов экстравагантной публики — сотни своих решительных лозунгов, закрепляя их стихами высшаго мастерства.
Триумфальное шествие трех Поэтов — Пророков — футуристов, чья солнцевеющая Воля, обвеянная весенней молодостью, — взвивалась анархическим знаменем Современности. — утвердило в десятках тысяч сердец Бунт Духа.
Старое искусство было чудесным предлогом для Проповедников Грядущаго, чтобы вместе с ним разрушить буржуазно-жандармский строй и создать новые формы Единого Культурного Человечества.
Умные — ясно и гордо понимали наши революционные жесты.
По внутреннему отсвету сияющих Истиной Глаз Слушающих,
по возбужденности идущих на подвиг,
по приветствиям девушек и юношей,
по скрежету зубов купцов и чорных прислужников царизма,
по статьям кретинов-критиков –
Давид Бурлюк, Маяковский, Василий Каменский — стихийно чуяли Свое великое назначенье футуристов и вдохновлялись во славу размаха –
– Дальше.
В Петрограде в это время с лекциями выступали ярко: Крученых, Б. Лившиц, Хлебников, Кульбин, Гнедов, Игорь Северянин, Матюшин, Николай Бурлюк, Ховин (журнал Очарованный Странник).
А в Москве ораторствовали: Ларионов, Гончарова, Лев Зданевич, К. Большаков, Шершеневич, Ясеев, С. Бобров, Б. Пастернак, Маринетти (его приезд из Италии).
Вылетели книги — сборники: Дохлая Луна, Молоко Кобылиц, Хлебников (том стихов). Галдящие Бенуа (Д. Бурлюк), Маяковский (трагедия, шедшая в театре Комиссаржевской), Крученых (несколько изданий разных.)
Вышел Первый Журнал Российских Футуристов — толстый с рисунками.
Редактор — Василий Каменский, издатель Давид Бурлюк (он был солидным издателем многих изданий).
В марте вылетела пятиугольная книга железобетонных поэм Василья Каменского — Тангоскоровами.
Я хочу Один
Плясать Танго с Коровами
И перекидывать мосты
От слёз Бычачьей Ревности –
До слез пунцовой Девушки.
(Танго с Коровами).
Так весна 1914 года пышным карнавалом раскинула по России Пришествие Футуризма, утвердив Вольность Творчества на веки звездные.
Дальше.
В гостях
В мае — в Перми — я подружился с девушкой Фаней Митрофановой, на пароходах Камы и Волги уехал с ней в Пензу к моим близким друзьям — Лиде и Косте Цеге.
Через месяц мы вернулись на Каменку.
Алеша с Марусей — молодой женой — были уже там, и Соня, и Витя — племянник.
Домик наш светился утренним счастьем, сосновым теплом, тишиной гор.
С балкона далеко вокруг видно.
В чем судьба — чья
Голубель сквозь ветвины.
Молчаль.
Все сошлись у журчья.
У на горке рябины.
Закачает качаль.
Расцветится страна
Если Песня стройна
Если струйна струна
И разливна звенчаль
И чеканны дробины.
(Девушки босиком).
Поэт отдыхал: Он писал стихи.
Поэт отдыхал: Он в разных городах накупил много редких дорогих старинных вещей — особенно на Кавказе — во время гастролей — и теперь устраивал Свой музей. Свое гнездо. Свою красоту.
Он разговаривал с вещами по иному так, будто они Ему отвечали.
Всюду с любовью ставил вещи, развешивал картины, рисунки, материю, парчу, иконы, подносы, четки, лампады.
Я ходил в лес, охотился, работал по хозяйству, возился с собаками, гонял верхом, рыбачил, веселился.
Фаня. Соня. Маруся, Ялеша — хозяйничали.
Иногда кто нибудь из нас ездил в Пермь на своей лошади (езды 5 часов) за покупками, газетами, на почту — Поэт начал писать большую вещь, для театра — представленье жизни, изображающее Переселенье Души: где земная жизнь — лишь мимолетное звено пролетающей Птицы Странствий.
Переселенье Души жизнь Поэта, судьбе которой фантастически везет настолько, что Поэт стремительно испытывает все высшие радости земного Звена, все исчерпывает до конца в этой жизни и мудро переселяется в Птицу Странствий с неизменно-мятущимся криком Духа:
– Дальше.
Кроме этой вещи — писал стихи, большую поэмию о Хатсу-индианке — наезднице из цирка (через год напечатанную в Стрельце).
Жизнь Каменки струилась крепким рубиновым вином.
Сосновые дни юношески трепетали.
Музей Поэта развернулся сказочно.
Светлый уют нового солнечного дома звенел хрустально-блестко в сердцах талантливых радостями обитателей.
Поэт закончил Переселенье Души (лежит без движенья).
Зашевелились Его крылья.
Осенью с Фаней я уехал в Москву — там с Давидом Бурлюком сняли студию — работали, собирались, проэктировали выступленья.
Ходили в гости к ученому из критиков А. А. Шемшурину — нашему славному другу, всегда скрывающемуся в стогах книг и картин.
Зимовать уехал в Куокаллу (Финляндия) на дачу к Евреинову — работать, писать книгу-монографию: Поэт получил предложенье от Н. И. Бутковской — издательство Современное Искусство в Петрограде — написать о деятельности гениального Режиссера Жизни (тогда Он кончал свой огромный труд — Театр для себя) Н. Н. Евреинова.
Здесь в Куокалле Поэт близко знакомится с всемирно-знаменитым И. Е. Репиным-бывает у Него на журфиксах по средам, читает стихи, славит футуризм.
Чудесный старик И. Е. Репин производит на Поэта глубинное, мудрое впечатленье осолнцепаленнаго в высоких дорогах Странника.
Поэт встречал И. Е. Репина в гостях, по воскресеньям у Своего нежнаго — англичанина Душой — культурного друга, известного К. И. Чуковского, или И. Е. иногда приходил в гости к Евреинову, с Своей милой дочерью Верой.
Помню: меня необычайно остро тронул простой, но выпукло-образный рассказ И. Е. о том, как Он видел публичную казнь Желябова-Кибальчича.
И. Е. Репин написал (5 сеансов) большой портрет Поэта Василья Каменского и сделал несколько рисунков с Его в альбом Чуковскому и Себе.
Этот портрет был выставлен на выставке передвижников в Москве и Петрограде.
За вечерним столом у Н. Н. Евреинова Поэт часто встречался с Е. Д. Молчановой, В. Блиновой (соседкой), Юлией Ивановной (воспитанницей Н. Н.), Евреинов играл на пианино Свои вещи, тонко острил, напоминал Собой Гоголя, кого нибудь изображал, слушал стихи Поэта.
Наезжали петроградские гости: М. В. Ильинская — бывшая премьерша Госуд. театров, Н. И. Бутковская, Бурлюк Давид, Кульбин.
К весне Поэт закончил книгу о Н. Евреинове.
И ты моя алая песня, взвейся небовой венчалью и упади радужным звоном в сердце каждого, кто трепетно молод и пьян во славу Преображенья.
И ты моя песнеянная жизнь, расцветай ярким цветом и прыгай мячиком на площади Каруселей — Сегодня веселится мудрый Режиссер Жизни — Театра — Н. Н. Евреинов.
(Книга о Евреинове).
Я переехал в Петроград и был секретарем нескольких левых выставок, где участвовал с своими картинами и — на Трамвае Б (Пуни И., Богуславская К., Малевич, А. Экстер, В. Татлин).
Поэт часто выступал в Бродячей Собаке со стихами у всем родных Бориса Пронина и Веры Константиновны.
Бродячая Собака — была любимым углом — кабачком — театром — монстром Поэтов, Художников, Композиторов, Актеров.
11 февраля 1915 г. в Бродячей Собаке состоялся вечер Пяти (сотворчество): Поэты — Василий Каменский, Игорь Северянин, Давид Бурлюк и Художники — Сергей Судейкин. Алексей Радаков.
Поэт взвыл разбойничьи стихи.
Здесь в Собаке праздновался широко выход большого сборника Стрелец (редактировал джентльмен Беленсон, экзотический автор голубых панталон) и тогда Максим Горький сказал речь о признаньи футуризма.
О Стрельце шумно писали. — там были стихи Поэта. Поэмия о Хатсу, критический разбор А. А. Шемшурина о железобетонных поэмах Поэта — из Танго с Коровами.
Эти поэмы (графическое-словесное творчество) всегда ненравились П. Щеголеву из Дня.
Профессор С. А. Венгеров для критико-библио-графического словаря взял краткую биографию Поэта и Его портрет.
(Профессор напишет).
Поэт посещал в Петрограде друзей: Элю и Бориса Григорьевых, Алексея Ремизова (где познакомился с Ивановым-Разумником), М. В. Ильинскую, Н. И. Бутковскую, Матюшина.
В эти же дни Давид Бурлюк повёл Поэта погостить к приехавшим в свою Петроградскую квартиру (на Невском) Друзьям Искусства П. Е. и Н. Д. Филипповым.
Бывал у Ф. И. Шаляпина, Максима Горького.
Гостил по несколько дней в Гатчине у стихийного Куприна — в Куокалле у Евреинова, ездил в рязанское именье к Ф. А. Малявину, с которым охотился на лисиц.
Ф. Д. Малявин с исключительной дружбой отнесся к Поэту (и вся Его семья), восхитив Его изумительной чуткостью и широтой, неуступавших по яркоцветности знаменитым Его малявинским бабам.
Не каменья, не шолк и не золото
Не повадка лихая ушкуйная
Обуяла меня удаль смолоду
Да житье безшабашное — буйное.
(В. Каменский из Н. Сатирикона).
Ездил Поэт в Москву — повидаться с Маяковским, Бурлюком, Др. Лентуловым.
В Москве Он близко познакомился с чудесным Вас. Ив. Денисовым — часто у В. И. бывал в мастерской, впивая Его ясноглубинность яркого Отшельника — чей размах вольного Мастера великой Интуиции.
Поэт горячо восторгался разливностью К. Д. Коровина, светлой скромностью С. В. Малютина (С. В. писал пастелью портрет Поэта).
Настроенный всегда опьяненно молодо, Поэт с искренней близостью и горячим желаньем знакомился с людьми Искусства.
Подходил тонко, остро, раздольно, искренно,
Будто жаворонок Он весенне звенел над полями творческих затей мастеров — товарищей, всегда ожидая от них Чудес и сокрушительных удивлений.
В Москву тогда вернулся-после долгого отсутствия из России — Бальмонт
Его стали чествовать друзья в Литературном Обществе большим ужином (председательствовал Валерий Брюсов) — Поэт прочитал Бальмонту приветный дружеский тост Свой.
Всюду и везде Он являлся возвестником Карнавала и победно кричал:
– Поэзия — Праздник Бракосочетанья Слов.
Его гениальность (Я о Нём)
Природная от глубин земли яркоцветная самобытность, размах и стихийная вольная сила — вот признаки во истину отмеченной гениальности Василья Каменского.
В его росных глазах стрелы утренняго солнца, а улыбка или играющаго ребенка или светлогрустинного мудреца.
В его крепких руках резец, плуг, топор, кирка или перо.
Или перо каленой стали.
В его росте и цвете стройная гибкость северной рябины, а в волосах кудри спелой ржи урожайного края сам-тысячу.
В его голосе — строгая нежность, заботливость, музыкальность.
Или вдруг он звучит раскатно — призывно (если говорит речь на лекции, митинге, собрании, пирушке) или вдруг — когда читает свои стихи — весь преображается до нездешняго и созерцая будто с горы в разливной напевности открывает слова.
Звенит вода хрустальная
Журнальная вода –
Моя ли жизнь устальная
Устанет мчать года –
Я жду чудес венчающих
Девушку я стерегу
Сижу в ветвях качающих
На звонком берегу.
Цинь-цивий
Цивью-цинть.
(Девушки босиком).
Это из любимой его и друзьями — поэмии о соловье.
В Его отношении к Миру и к людям — столько без берегов благородного внимания, рыцарской чуткости, поэтического удивления, крыловейной раздольности.
И столько от Вечности, от Грядущаго, от Звезднаго сияния.
В его движениях — Индия и среди растений он — Йог.
Я видел его часто прислонившимся плотно корой к дереву и по ветвям он простирал руки.
Я знаю Он искал встретиться с душой дерева, чтобы спросить о судьбе иного постижения мира и сказать о своем Земновании.
Иногда я издали наблюдал как Он чисто и кротко где нибудь на лугах или в городе подходил к животным и — уверившись, что один среди них — говорил с ними, говорил медленно, плавно, созерцательно.
И каждому животному говорил отдельные слова, смысла которых я — как человек — понять не мог.
Людей он чуял сразу, стихийно.
Одним взглядом он пронизывал будто безгромной молнией душу встречную и узнавал всю сущность, все внутреннее дарование, вес изгибы, все возможности, всю судьбу каждого человека.
И ни в ком неошибся, если подходил близко или от кого уходил совсем в свое одиночество.
Великим из его достоинств было — никого не осуждать и все понимать и — главное — прощать просто и светло тяжкие и чорные обиды.
Я часто старался нарочно подольше удержать его в обиженном состояньи и видел сердцем как это было ему больно.
Но Поэт всегда сокрушительно побеждал и меня и всякие обиды — и вместе все земное — и весело снова распевал.
Я отчаянный рыжий Поэт
Над долинами — зыбками
Встречаю рассвет
Улыбками Для.
Для не все ли равно.
Ветер. Трава.
Пой со мной –
Я песнепьянствую.
(Девушки босиком).
Мне кажется глубже всего Поэта обижало всеобщее непониманье его гордого назначенья Его Красоты, Его Любви, Его Песен во славу дней приливающих с горизонтов.
Я знаю, что мы — обыкновенно серые и пестрые люди — мы неумеем понимать — отвечать — ценить — оберегать Поэта.
Мы — публика книг и театров — умеем только грубо брать, хватать, черпать, насыщаться за счет великих духовных богатств Поэта.
Мы — публика — книг и театров — иногда умеем отблагодарить Поэта памятником после его смерти или чаще и дешевле диким хлопаньем в ладоши после его выступленья.
Но мы никогда неумеем приблизиться до сотворчества к Поэту.
И мы никогда ничего недавали Поэту — кроме обид, пощечин и грубого непониманья Его Пришествия.
Правда, зато мы как граммофоны вертели свои плоские души, читая наизусть жаркие футуристические Его Стихи –
Пусть иные — чуткие — редкие друзья поднимались до близости к Поэту-не все ли равно — и друзья — как и все чужие — оставили Поэта жить одиноким и несогретым.
Лань, ты вольнее коня –
Огневее огня –
Ярче лета –
Как и все ты покинешь меня
И оставишь без счастья
Поэта.
Ах лань моя быстрая
Искрая лань.
(Девушки босиком)
Даже девушка-лань, полюбившая Поэта, уйдет от Него и это Он чует, большее: девушка-лань — единственная от кого Он желая чудеснаго спасенья, любви, ответной Красоты и мудрого утрозарного покоя — она уйдет от Него, потому что придет не ради Него, а ради только себя.
Так приходили все.
И только редкие экземпляры чудаков приносили Ему случайный беззаветности ради Поэта и уходили так странно — незаметно, что Он неуспевал их поблагодарить за вдруг неожиданное.
Я помню один чудак в Ялте после лекции-вечера Поэта притащил Ему в огромной стеклянной банке лучистую чорно-жолто-голубую морскую рыбу и сказал:
– Возьмите рыбу — она ночью светит и гудит — я ей все ваши стихи прочитал и теперь ее можно отпустить.
Я подумал о ея вкусности.
Он ночью утащил рыбу на берег и там до рассвета разговаривал с ней, а потом нырнул в море и там ее выпустил.
Два дня Поэт грустил по рыбе.
Куда девался чудак и где он достал рыбу-неизвестно
Мильонерша Соловьева (тоже в Ялте — 1916) поднесла Поэту веник из колючих ветвей крымского кустарника и во время лекции гоготала как гусиха, а Он непонял капиталистического остроумья никогда нежалевшого на искусство тратить кухонные принадлежности.
Когда же ему объяснили злое подношение Поэт кратко ответил:
– Мне ничуть необидно: пусть для мильонерш это веник — для меня это — горная зелень апрельскаго склона Ялты, а вот то что эта барыня бездарным смехом мешала читать — было больно.
Однако вскоре эта барыня извинилась за грубость, и наговорила Поэту, массу любезностей ненужных и мимо-непонятных.
И таких барынь было немало.
И все они были глупы, наглы и богаты.
Впрочем какое дело Поэту до барынь с брильянтами в ушах и с изопрелыми мозгами в дряблых головах.
Вообще — какое дело Ему до всех — кто плюет в глаза солнцу — кто богохульствует — кто разрушает культуру — кто смеется над футуризмом кто гонит поэтов-пророков.
Он — только Гений.
Его светлошолковые кудри на высоком лбу — всегда в ветре вершины Вечности.
Его глаза цвета утренняго моря смотрят всегда из стана Грядущаго.
Он обладает тем сверх-зреньем, которое открывает завесы иных постижений иного мира.
Он видит межпланетные пространства и он видит разделенье фосфорических волн движущагося по листку светляка.
Я — же смотрю как все и мне кажется — что я и все — слепые черви.
Мы видим хорошо только то, что нужно жрать нашему брюху — иногда видим друг сомнительного друга — и тупо видим только себя — свое — для себя.
А Он — только Гений и мы дадим Ему все возможности сгинуть.
Он — не — бефштекс — Он нам ненужен.
Его гениальность пугает нас своим возбужденьем.
Он — фантазер — слишком требует от нас свободного Духа во славу революции Духа, а наше дело было и осталось делом революции Тела.
Он — сверх-анархист.
Политическую свободу — основанную на власти и подчиненьи — высокую заработную плату — самоопределенье национальностей — условное разоруженье — волонтерство — всю эту революцию Тела — стройный порядок организма — купеческий покой вкусно нажравшихся Он непризнает, непринимает.
Он требует творческого разгула вольного Духа — трепетного горенья — лозунгов пролетающих мыслей — проявленья стихийного Разума — прославленье божественной Личности — творчества во имя творчества — слиянья всех народов мира — перенесенье крупных городов в Природу — грандиозное развитье воздушного сообщенья.
С колоколен Современности Василий кричит нам лозунги:
– Карнавалы Поступи Культурных достижений.
– Чудес — больше чудес Искусства. Праздники Открытий.
– Долой борьбу за существованье — не в брюхе счастье жизни — брат накормит брата щами и кашей и даст дружеский кров — все есть.
– Да здравствует борьба за бога внутри каждого — за рассвет дарований — за выявленье всех возможностей.
– Пьедесталы на площадях — куда должны ставиться на час или два гении, чтобы все видели и слышали Живых, а не чугунных после смерти.
– Бей каждый в колокол своей Души, чтоб в хороводном перезвоне услышать алошелковую ленту Гимна торжествующего духовно Человечества.
– Напряженье высшого мастерства. Признанье футуризма Первым Истинным Искусством.
– Каждый взлет во славу Молодости.
– Энергичное биенье Пульса Дня во всей Красоте Совершенств.
Давайте взнесем свои
Легкие головы
На Отчаянное Высоко.
За Песнями с Песнями.
(Девушки босиком).
– Да здравствует конференция Гениев всего Мира.