Когда у Пикассо спросили, какая разница между эротикой и искусством, он ответил, что никакой - это одно и то же.

Однако не для всех и не всегда. Но Пикассо был авангардистом и удачно попал в авангардную эпоху. Эпоху открытия мельчайших элементов - атома и электрона, витаминов, психической и сексуальной энергии, а в искусстве - значения линии, краски, слова, буквы и возможностей новых сочетаний этих элементов. Все эти открытия были крайне важны для сексуальной революции слома веков и в России. Социальная революция и последующее советское ханжество заслонили от публики происшедшее. Многое из того, что было продумано и написано тогда, до сих пор остается закрытым. Сейчас, когда вроде бы произошло сексуальное раскрепощение и в искусстве не осталось запретных тем, трудно чем-либо удивить. И все-таки удивительное существует, вернее - существовало. В философии и поэзии, прозе и живописи.

Сто лет назад авангард открывал - обнажал телесное как новую красоту. Тон задали художники, объединившиеся под именем "Мир искусства", поэты-символисты и философы этого круга. Один из них, знаменитый ныне философ и священник Павел Флоренский, писал: "Человек сложен полярно, и верхняя часть его организма и анатомически, и функционально в точности соответствует части нижней… Мочеполовой системе органов и функций полюса нижнего в точности соответствует дыхательноголосовая система органов и функций полюса верхнего". И еще: "…слово мы сопоставляем с семенем, словесность с полом, говорение с мужским половым началом, а слушание - с женским, действие на личность - с процессом оплодотворения". К сожалению, этот гениальный вывод философа остался неизвестным российским авангардистам. Но они сами были гениальны и открывали новый стиль искусства и стиль жизни опытным путем.

Валерий Брюсов - демон русского символизма - говорил о том, что поэт должен быть поэтом не только в стихах, но и в жизни, он должен строить себя, свою биографию, свою личность. Но сам Брюсов еще не осмелился поменять сюртук на что-то более экстравагантное. Зато футуристы, эти незаконные дети символизма, впрямую восприняли заветы своих предшественников. Они радикально изменили костюм и стали раскрашивать лица. Художники Наталья Гончарова, Михаил Ларионов, Давид Бурлюк, поэты - Владимир Маяковский, Василий Каменский, Илья Зданевич поражали публику в 1913 году. В начале века они предсказали моду сегодняшнего дня. Газеты того времени не без издевки писали о планах Ларионова раскрашивать женские бюсты: "Дамы будут ходить с совершенно открытой грудью, разрисованной или татуированной. Он уже получил согласие от нескольких московских дам, которые с раскрашенными бюстами появятся на вернисаже предстоящей выставки Н.Гончаровой". Владимир Гольцшмидт называл себя футуристом жизни и призывал освободить тело от одежд и сделать его доступным для солнечных лучей, демонстрировать его красоту. Гольцшмидт был предтечей культуризма и бодибилдинга.

А что же происходит собственно в стихах? Валерий Брюсов вызвал бурю возмущения всего одним стихом:

О, закрой свой бледные ноги!

Казалось бы, наоборот - поэт предлагает закрыть. Однако публика поняла верно. Приказной (императивный) тон как раз заостряет внимание на обнаженности. Это откровенно эротический ход. Позднее мы увидим подобную, но женственно преображенную демонстрацию, у акмеистки Анны Ахматовой:

Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки…

Или:

Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.

Дополнительный оттенок, задающий подчеркнутую эротичность, возникает естественным образом оттого, что поэт - женщина. Перед нами впервые в стихотворной речи предстает женщина, совершающая обряд одевания и… раздевания. Хотя прошедшее время глагола относит этот момент в прошлое, но женское окончание глагола неожиданно меняет фокус видения и переводит всю картину в настоящее время. Сейчас надела перчатку - и рука осталась обнажена. Перчатка еще непременная часть туалета, открытые руки - это неприлично. Обнажение ладони в сильнейшем любовном волнении - это больше, чем полное обнажение в наше время.

В другом случае вызывающе уже само слово "юбка", да плюс еще определение "узкая". То есть подчеркивается анатомия женского тела - узкая юбка не налезет на широкие бедра, и не надо быть Фрейдом, чтобы интерпретировать слово "узкая" в известном смысле. Таким образом, закрывание и здесь открывает. Если продолжить женскую линию, то у поэтессы футуристического круга Ады Владимировой мы прочтем:

Вывески, кривясь искалеченными ртами,
Насмешливо разрывают платье.

Испуганно синеет прячущееся тело. Надо обладать таким чувством собственного тела, чтобы не только ощутить, но и передать напряжение тела под взглядами:

И спина,
обвешанная гирями взглядов,
остро хрустит от боли…

Нина Хабиас (Комарова-Оболенская) - ученица знаменитых футуристов Алексея Крученых и Давида Бурлюка и, как сейчас выяснилось, четвероюродная племянница П.А.Флоренского, написала еще более яркую героиню. При этом она использовала футуристический синтаксис, нарушающий соподчинение слов в предложении. Здесь мы встречаем необыкновенные образы, которые заставили современников Хабиас переименовать ее в Похабиас. Критики писали о ее стихах, что это поэзия для извозчиков. У Хабиас действительно встречаются довольно рискованные строки. Например, такие:

Стыдно стону стенкам
Обмоткам мокро души
Стально давит коленом
Сладчайше Грузинов Иван.

Или:

Над отопленном спермой телу
Креститель поставил свечу
У меня все места поцелованы
Выщипан шар живота.

Или:

Целовал по одному разу
Вымыленный липкий лобок.

Разумеется, никакому извозчику не снились такая изощренная техника стиха и такой словарь. "Славнейшая всех поэтессин" осознает себя женщиной во всем ее естестве и не стыдится естества. Стыд - сладок! Строка "стыдно стону стенкам" напряженно выражает эту сладость. Три раза повторяется артикуляционно затрудненное "ст", кроме того затруднение и внутри слов - "но-ну-нк ". Звуковая передача физиологического и духовного ощущения. Ведь половой акт, разумеется, не только физиологичен, но и духовен, по Флоренскому - мистичен.

Стихи Хабиас трудно и невозможно интерпретировать однозначно, распечатать печать ее "незыблемых стихов". Словно отвечая на философские построения дяди-священника, которого она, кстати, не знала, поэтесса возводит акт в высшую степень, уравнивая любовника с Христом, Господом, называет живот "пречистым". И в то же время восклицает: "Не блядь же я Господи". Характерна цитата - эпиграф из Блаженного Августина к сборнику "Стихи": "Даруй мне чистоту сердца и непорочность воздержания, но не спеши". Судя по всему, Хабиас не была атеисткой, иначе бы она не обращалась к авторитету Августина, обретшего святость после того, как насытился "недугами своих похотей", как он выражался. Показательно также то, как Хабиас провидит старость-смирение: от "Не буду кобылой скоро", через "Этой волчьей нищенской старостью", "О как безропотно мне старость донести" до "Как ребрышки стучат… Об одиночестве, о сером платьи старости".

Надо сказать, что школа футуризма и имажинизма дала возможность Хабиас выйти на столь рискованную тему как бы прикрытой стилем. Прямые однозначные строки есть, но они погружены в материю творящегося языка с его несвязным синтаксисом. Таким образом, грамматика эротики нашла адекватное выражение в грамматике новой поэзии. А что же Грузинов Иван, возлюбленный Хабиас, а также поэт, соратник Есенина по литературной группе имажинистов? Вот как он описывал свою возлюбленную:

В помадню резеда
Канцоны сладкий зов.
В булыжник лобызун
Стальной сперматозоид
И на панель суконную слезу.
Истасканная
Всеми кобелями
На всех фронтах и внутренних и внешних
Грудей иконостас
Дымящей головне.
Прекрасной Даме
Хихи в горячий ливень губ.
Хвостом кропи
Глазищи два нуля.

Книга Ивана Грузинова "Серафические подвески" 1922 года, в которой он поместил эти стихи, была конфискована. Становящаяся советская цензура не могла перенести глобальных образов, которыми оперировал бравый поэт. Таких, например, как "десятиаршинные морщины пизд" или "Пока Антихристу не выстриг / Мудей слоновую болесть". Между тем мужские стихи авангардной эпохи были перенасыщенны преувеличенными образами, прямыми выбросами энергии. Особенно этим отличался "красивый, двадцатидвухлетний" Маяковский. Его поэма "Облако в штанах" стала настоящим сексуальным взрывом в русской литературе начала века.

А себя как я вывернуть не можете
Чтоб были одни сплошные губы.

Утверждал он это в Прологе к поэме. Откровенно заявляя о том, что "ночью хочется звон свой / спрятать в мягкое в женское", он обращается к женщине: "Мария - дай". Случайное совпадение - то, что женщину звали Мария, как Деву Марию, возможно, придало поэме тот возвышенно-литургический пафос, который, несмотря на все пересмотры творчества и позиции поэта, оказывает свое воздействие до сих пор. Он впервые выдохнул:

А Я
ВЕСЬ ИЗ МЯСА
ЧЕЛОВЕК ВЕСЬ

Соратник Маяковского по футуризму, замечательный лирик Василий Каменский, воспевал девушек:

Девушки - девушки
Рыжие девушки
Вы для поэта -
Березовый сок.

Однако и он "Из кирпичей любви / Построил башню вавилонскую". А встречу с таинственной Цыганкой должен был описать разновысотными шрифтами:

ЖизнЬ - ВОСКРЕСЕНИЕ
ГЛАЗА ТвОи - ГОЛОВНИ
ГУБЫ - ВишНи РАЗДАВЛЕНы
Груди ЗЕМЛЕтрЯСЕНИЕ.

Лирика Велимира Хлебникова - обычно сложношифрованная, не дающая возможности для прямых прочтений. Однако и у него есть довольно прямой текст и, может быть, не один, если учесть неизвестное количество его неопубликованных текстов. Вот этот текст, вероятно, фрагмент более объемного произведения:

Я - бог.
Гордые ябоги с надменно раздутыми
Ноздрями выпуклой лепкой лица
Как холоден кинжал.
Небо и очертания губ… Они не горы.
Хочу.
Хочу в припадке безумия поднять руки и
Крикнуть на весь мир. Хочу женщину.
Хочу женщины
Ябог ищет ябогиню.
Прекрасная
О, холодеет клинок. Небо. Вдали алые
Горы, губы?
О! Скалы падают… Звоны?
Я бог устремился за ней.

Разумеется, Хлебников не был бы Хлебниковым, если бы не поместил желание в глобальную ситуацию. Таков здесь масштаб видения, который роднил его с Маяковским. Но не только. Эротическая глобалистика была не чужда и другим футуристам, например, такому эстету, как Вадим Шершеневич:

Звуки переполненные падают навзничь, но я
Испуганно держусь за юбку судьбы.
Авто прорывают секунды праздничные,
Трамваи дико встают на дыбы.

У него же "пневматические груди авто", "ревность стальная". Обращаясь к женщине, он обещает ей сшить платье из уличных тротуаров и перетянуть ее талию "мостами прочными". Он, "обезумевший", прижимается "к горящим грудям бульварных особняков". Собрат Шершеневича по группе "Мезонин поэзии" Константин Большаков иногда говорит почти цитатами из библейской "Песни Песней":

Ее грудей мечтательные башни,
Ее грудей заутренние башни.

Он передает в стихе мгновенную смену состояний:

Быстрою дрожью рук похоть выстроила
Чудовищный небоскреб без единого окна.

Борис Пастернак, в молодости входивший в одну из футуристических групп "Центрифуга", по своему обыкновению все растворять в культуре и природе погружает туда и эротическое чувство:

В тот день всю тебя от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.

Надо сказать, что в авангардистских текстах эротика почти никогда не является, так сказать, специальной задачей. Авторы высказывают в стихе собственные чувства, "сублимируют сексуальное", как сказали бы психоаналитики. Может быть, наиболее ярко такую сублимацию представил замечательный, только в 2000 году заново открытый, поэт Валентин Парнах, блестяще описавший процесс мастурбации:

Мужского семени забил потоп.
Земли не видно. Ритм глухой объял.
Однообразие нещадных стоп.
Неутомимо. Натиск и обвал.
Хлынь! Судороги ускорений. Фалл
Орудует воинствующий, жалящий,
Плодотворя и требуя влагалища.

Впрочем, был еще замечательный лирик, кумир девушек десятых годов ХХ века - Игорь Северянин, который призывал: "Ловите женщин, теряйте мысли…" и мастерски описывал сцены любви:

Очень было все просто, очень было все мило:
Королева просила перерезать гранат;
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.

А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До рассвета рабыней проспала госпожа…
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.

Если бы авангард был однороден и авторы похожи друг на друга, было бы ужасно скучно. Но как раз разнообразия здесь хватало вполне. Были эстеты, но были и антиэстеты, которые понимали эротику совсем иначе, жестко, наоборотно. Прежде всего это Алексей Крученых - бука русской литературы. Мастер звукового письма, он описывает сам процесс:

Зев тыф сех
тел тверх
Зев стых дел
царь
Тыпр
АВ
МОЙ ГИМН
ЕВС!

В стишке с характерным названием "Отрыжка" представлена " постлюдия":

Как гусак
объелся каши
дрыхну
гуска рядом
маша
с рожей красной
шепчет про любовь.

Вполне в соответствии со своей "программой" Крученых шел в стихах "на спор и рык добивать бога любовьего". Его верный ученик, поэт Игорь Терентьев в стихотворении "Юсь" коснулся старых возможностей описания любви и показал новые. Фактически он совместил в одном стихотворении акт и "проблемы стихосложения":

Апухтин над рифмой плакал
А я когда мне скучно
Любую сажаю на кол
И от веселья скрючен
Продолжаю размахивать руками
Дышу отчаянно верчусь
И пока мечусь
Смеюсь и вообще юсь.

Этот краткий экскурс по эротическому авангарду мне хочется завершить стихами еще одного скандально известного автора 20-х годов - Анатолия Мариенгофа:

Разве прилично, глупая,
В наш век фабричной трубы,
Подагры и плеши,
Когда чувства, как старые девы, скупы,
Целоваться так бешено
И, как лошадь, вставать на дыбы.

Риторическая фигура. То есть вопрос без знака вопроса, содержащий уже /!/ положительный ответ.

Примечание. Авангардисты часто писали вообще без знаков препинания, либо использовали их очень умеренно-избирательно.

Сергей Бирюков
31 Октября 2001

Опубликовано по: Наследие ру