В октябре 1911 Ольга Розанова приехала в Петербург для обучения в Школе Званцевой и, возможно, для участия в выставке "Союза молодежи", открытие которой было запланировано на декабрь 1911.

Ехала Ольга в Петербург из Москвы, где в то время жили обе ее сестры - Алевтина и Анна, и брат Анатолий. Непосредственно перед отъездом виделась с обеими сестрами на квартире, которую снимала Алевтина. Где Ольга жила до этого - в Москве или Владимире - не вполне понятно. По чьему совету она отправилась в Петербург, так же не известно.

Неизвестная подруга Любка

Известно только, что в Петербурге ее встречала на вокзале некая девушка по имени Любовь. Вера Терехина полагает, что это - Л. Н. Курчанинова, участница общества "Союз молодежи", фигурирующая среди участников выставки СМ в Москве, 1912. Найти свения о художнице Любови Курчаниновой пока не удалось.
Из письма Розановой понятно, что эта девушка высоко оценивала Школу Званцеовй - по ее словам, "мастерская эта даже лучше теперешних парижских". Отношения между девушками были короткими. Летом 1912 "Любка" была в Турции и посылала оттуда открытки Ольге во Владимир.

Ксенофонт и Мария Сулимы, Василий Розанов

Известно также, что в Петербург в 1909 переехала, и в дальнейшем проживала там постоянно, дружественная Розановым семья Сулим. Действительный статский советник, выдающийся судебный медэксперт Ксенофонт Платонович Сулима (1856–1924), в то время - инспектор Санкт-Петербургского столичного врачебного управления, непосредственно ведавший деятельностью окружных судебных врачей, в дальнейшем стал одним из основателей системы судебно-врачебной экспертизы в СССР (1).

Его жена Мария Ивановна Сулима в то время была вице-председателем Общества содействия дошкольному воспитанию детей.
Интересно, что известный религиозный философ Василий Васильевич Розанов посвятил этому Обществу одну из своих заметок в газете "Новой время" в 1909 (см. приложение).
До сих пор определенно не установлено - состояла ли семья Ольги Розановой в родстве с семьей Василия Розанова.

Об их дочери, Надежде Ксенофонтовне Сулиме, возможно, сверстнице Ольги, сведений пока не имеем.

Жили Сулимы в Петербурге в известном доме по ул. Правды, 20, в котором проживали многие известные врачи, инженеры, ученые, в т.ч. - семья Лосских.

В дальнейшем Ольга часто посещала Сулим, присутствовала на их важных семейных торжествах, о чем писала в письмах сестре Анне, видимо, также с Сулимами знакомой.

Имели ли какое-то отношение Сулимы к художественному миру столицы, пока не известно, но свои новые работы Ольга Розанова показывала Сулимам в первую очередь.

Школа Званцевой - Николай Ульянов, Вячеслав Иванов, Кузьма Петров-Водкин.

Елизавета Званцева, дама высокого, достаточно экзотического, происхождения, ученица и муза Ильи Ефимовича Репина и подруга юности Константина Сомова, открыла собственную школу в Петербурге в 1906. До этого мастерская Званцевой, устроенная "по типу парижских", шесть лет действовала в Москве, где в ней преподавали Валентин Серов, Константин Коровин и Николай Ульянов. При этом Ульянов одновременно был совладельцем и преподавателем "Школы Юона и Ульянова", в которой в 1907-1909 училась Ольга Розанова, и где она познакомилась со многими будущими художниками-авангардистами.

Не исключено, что петербугскую школу Званцевой рекоменовал своим ученикам именно Николай Ульянов. Сам он в это время путешествовал по Европе.

Школа Званцевой располагалась в том же доме, что и знаменитая "Башня" Вячеслава Иванова, где собирались самые известные деятели "русского символизма". Впрочем, в 1911 регулярных открытых встреч в Башне не было.

В 1911 и сама Школа Званцевой претерпевала вынужденные перемены - легендарный преподаватель Леон Бакст, один из основателей "Мира искусства", уехал в Париж. В Школе его место занял молодой Кузьма Петров-Водкин, получивший шумную известность после показа своего "Купания красного коня" (1910). Петров-Водкин уже изобрел собственный "общепланетарный" метод "сферической перспективы" и активно его пропагандировал.

Впрочем, в Школе Званцевой Розанова проучилась, видимо, всего один месяц.

1. Фонд Сулим в РГИА: Ф. 1349 Оп. 2 Д. 506 Л. 17-20

ПРИЛОЖЕНИЯ

Ольга Розанова - Алевтине и Анне Розановым, октябрь 1911, Петербург-Москва

Милые мои сестренки, как вы поживаете?
Пишу вам двум вместе на Алюшин адрес. Как Базилькина анатомия? Он беспокоился, бедный? Скажу прежде всего свой адрес: Петербург, Дегтярная, угол 5-й Рождественской, дом 11/35, квартира 14.

Доехала я благополучно, и, можете себе представить, просили я у вас дольше, я бы пропала, так как на остальных поездах платцарты были разобраны. Выехала я с 4-х часовым, а в Питер прибыла около 9-и. Любовь меня встретила, и мы пошли искать комнату. Сняла очень близко от мастерской, за 13 рублей, очень порядочную в смысле удобств (кушетка, комод, этажерка, умывальник). Хозяева тоже приличные, немцы, но страшно высоко, 5-ый этаж!

Вот вам петербургская достопримечательность, здесь все носят тяжести на голове. Вообразите, дворник мою стопудовую корзину внес а голове на 5-ый этаж. Погода стоит прекрасная. Солнце и мороз, правда, порядочный. Туманов пока нет. Настроение у меня бодрое, но еще не отдохнула с дороги. Чувствую, однако, что предстоит много забот. Питер любит деньги больше Москвы. Сегодня была в Мастерской Званцевой. Видела самое директрису Званцеву, увы, за удовольствие проучиться в этой мастерской я должна заплатить 25 рублей, торговаться даже не пыталась, по словам Любови, здесь не утупают. По ее же словам мастерская эта даже лучше теперешних парижских. Нет сомненья, что только эта школа вводит в точку современного искусства.

Позже пришел Добужинский. Знакомство мое с ним было самое оригинальное. Можете себе представить, в оме, где помещается школа, кто-то заболел оспой, и наша директриса убедила нас привить оспу и пригласила фельдшера. Мужчины струсили и не пришли в студию, а мы, дамский персонал, по этому поводу язвили. Согласились привить 5 сеньор, и в том числе я, обнажили по левой ручке, и когда мы ждали, когда у нас засохнет, пришел Добужинский. Мило?! Нечего сказать, оригинальное вступление! Благодаря тому, что я учусь в шикарной школе и плачу полностью, я не чувствую тяжелой зависимости и попытаюсь всему силами использовать ее в этот месяц. Петров-Водкин, гвоздь школы, еще не заявлялся Я натянула холст, но не работала. Публика здесь страшно богатая, все с кудаком и большинство претенциозно. Из трусов-мужчин не было ни одного. Я еще нигде, кроме Любови, не была, но уже приглашена одной девицей из мастерской, к ней в гости.

(на полях) скотина-Водкин раздавил мне стекло у пастели "Кладбище", медведь, и не извинился!

(на полях) похоже на то, что моя комната будет холодна, хотя теперь морозы, у меня печки нет, и одеяло одно.

Собрание Государственного музея Маявовского.
Опубликовано: Лефанта Чиол, М., 2002, с. 234-235

В.В. Розанов
Общество содействия дошкольному воспитанию детей
Семья современного человека до того бывает поглощена экономическою и служебной) заботою, а к склону лет до того бывает и усталою, что детям уделяется лишь небольшое время и небольшая работа. Экономический, хозяйственный интерес и служебная ответственность - это всегда неотложные дела, не допускающие никакого сжимания себя, - уже от того одного, что это не домашние дела, что здесь замешан чужой интерес и проявляется третья, чужая воля. И перед этим натиском снаружи сжимается домашняя обстановка, обрывается личный, собственный интерес, сдавливаются свои семейные обязанности. Жизнь так сложна, все вещи и отношения в ней так переплетены, что работа каждого человека происходит не на себя самого, а на других: и естественно, что свои обязанности дома он в свою очередь перелагает на других, специальных людей, специальной подготовки и специальной умелости. "Домашнее воспитание детей", "воспитание родителями своих детей" окончилось едва ли не с концом пастушеского быта: учитель и затем школа появляются как сотрудники родителей на самой почти заре культурной жизни. Сперва кажется это неправильным: "никто так не воспитает детей, как родители", к этой аксиоме все склонны. Но это - наивная аксиома. Даже учителя гимназии, когда детям их нужна помощь, - берут постороннего учителя, зовут репетитора. Занятие отца или матери с сыновьями или дочерьми навсегда останется роскошным исключением, фантазией человека с духом Гладстона или Толстого: да и Толстой, кажется, обучал собственных детей не сам; сам он обучал чужих детей.

Таков закон, таков дух; такова невольная система.

В Петербурге, в помощь родителям, образовалось превосходное Общество дошкольного воспитания детей, которое или само открывает подготовительные школки для самых маленьких детей, или вступает в связь и взаимодействие с подобными школками, возникшими по частной инициативе. Начиная с азбуки, они доводят детей до поступления в среднее учебное заведение, - всевозможных типов, хотя преимущественно гимназий. Но подготовление - только малая часть их работы и заботы. Имея во главе себя лучших педагогов Петербурга, школки эти не только применили у себя все новые приемы обучения и воспитания, но и постоянно работают сами, творчески и изобретательно работают над отысканием все лучших и лучших методов передачи сведений, закрепления их, - и закрепления здоровых, трудовых привычек в детях. В противоположность недавнему увлечению, -"учить играя", - трудовые педагоги, ставшие во главе этих школок, держатся взгляда: "Вся будущая жизнь стоящего перед глазами ребенка будет состоять из труда, заботы и ответственности: и готовить ребенка к жизни -значит приучать его к труду и ответственности". Но есть труд талантливый и увлекающий, и есть труд бессмысленный и каторжный, - труд сегодня настолько отвратительный, что из него рождается назавтра необоримая распущенность и лень. Знаменитая толстовская гимназия, вбивая труд дубьем в гимназиста, решительно развратила трудоспособность русского выучившегося общества ("интеллигенция"). В маленьких школках частного характера, о которых мы говорим, труд поворочен к ребенку его талантливою, увлекающею стороною, через соединение восприятия как пассивного отношения к предмету или сведению, - с художественным и самостоятельным воспроизведением этого же сведения или этого предмета и целой комбинации предметов (в комбинации - творчества). Что-нибудь читается или разучивается, - маленький рассказ, маленькое стихотворение, маленькая история: и ученики, кто и как может, кто и как вообразит и сообразит, воспроизводят рассказанное, т.е. отвлеченное, в рисунке, т.е. в видимом. И обратно: показываются детям 3—4 картинки в связи одна с другой: и предлагается письменно рассказать о том, что они видели. Зрелище превращается в рассказ. Толчок дает полет к дальнейшему: и я видел две тетради мальчика 10 лет, сплошь зарисованные, и добровольно зарисованные изображениями всего решительно, что он выучил из Ветхого и Нового Завета. "Сон Навуходоносора" и как "вдова (из Сарепты Сидонской) собирает дрова", чтобы испечь последнюю лепешку хлеба и умереть потом с голода, - "Рождество Христово" и "Введение во храм Пресвятой Богородицы" - все разительно по оригинальной выдумке. Что все люди похожи более на крыс, чем на людей, а собираемые дрова летят в воздухе (в поленнице их представить невозможно, нет еще уменья и средств) - это ничего. Видно, однако, что все темы, т.е. все содержимое одного и другого завета, прошло ярко через воображение: да и нельзя истории нарисовать в картинке, не перечитав несколько раз историю, не приглядевшись к ней: ибо все надо изловчиться, чтобы передать, чтобы по рисунку можно было узнать историю. Здесь старание само собою возбуждается: старателен делается сам ученик, и не по приказу, не из страха наказания. Везде введен ручной труд - и крошечные ученики сами себе поделали линейки, вставочки и всю учебную мелочь; приучаются строгать, пилить, обтачивать: узнают первые ремесленные инструменты и способы обращаться с ними, пользоваться ими. Это не то, что "штопор", единственная машина, какою мы, ученики толстовской гимназии, бывало, откупоривали бутылки пива. Методы обучения и упражнения в устном счете и в разрешении задач на четыре действия арифметики доведены до виртуозности. И все - охотно, так что дети и в воскресенье просятся в школу, где их занимает ручным трудом приходящий учитель, а рано утром до уроков также стараются что-нибудь порисовать. Стены классов увешаны рисунками самих учеников: и, конечно, это удваивает энтузиазм учеников.

Не все, но некоторые учителя и учительницы этих маленьких школок занимаются бесплатно, "любительски": действительно любя дело и увлекаясь образцовостью школы, но в корне все же по тому основному мотиву, что при маленьком числе учеников эти школы не в состоянии оплатить весь контингент учителей и учительниц. При ста рублях платы и 40 учениках получается 4000 р. дохода, из которых 2000 р. уходят уже на плату за квартиру школы: остальные 2000 р. должны растянуться на содержание основателя школы, который ведь все-таки ест и одевается и уже ничем, кроме школы, не может быть занят, и всего учительского персонала! Да еще при таком развитии прикладного, практического обучения нужны "пособия", ну хоть в виде классной доски, мела, губки, карт, верстаков столярных и токарных. Плата сто рублей в год с ученика хотя может быть повышена, но очень немного: не выше того, что платится в год за 10 месяцев "домашнему учителю". Коллективное обучение дешевле: и все же никакой "домашний учитель", самый талантливый и разносторонний, не даст того, что такая талантливая школка даст мальчику при 3-4 учителях и учительницах. Может быть, потом, когда школки эти привьются и сделаются "общеизвестными" и "общеупотребительными", - они пойдут легко своим ходом через увеличение числа учеников. Но как-то не только грустно, но и больно, наконец, стыдно думать, что есть бедные учительницы, жмущиеся по комнаткам своим, которые приносят состоятельным родителям свой труд "даром". Между тем при 3-4 детях в семье, и платить за каждого дороже ста рублей в год семья тоже решительно не может, не в силах. Общество дошкольного образования кое-что собрало, кажется, из "пожертвований" (мне эта сторона неизвестна), но это очень немного, и отдельным школкам оно может уделять крохи, недостаточные, чтобы оплатить всех учителей. Промышленные наши министерства субсидируют, и не на "первых только порах", многомиллионные предприятия, - как, например, общества пароходства и торговли, хотя товары, им перевозимые, перевозятся купцами, перевозятся для торга и барышей, и можно бы думать, что купцы могут сами и полностью оплатить перевозимый товар. Не могло ли бы наше государство, т.е. министерство народного просвещения, прийти на помощь безбарышным учителям, явно безбарышным, и, наконец, убыточным школам этого типа, которые делают превосходное педагогическое дело, делают с рвением и уменьем. Повторю о новом в педагогике, что ищут и шаг за шагом находят они, находят путем опыта и ежедневного наблюдения, не фантазируя. Ведь это помогает самому министерству! Зачем же этим труженикам, а кажется и энтузиастам, голодать, полуголодать? Может быть, кто-нибудь поможет? Может быть, подумает г. Шварц, подумает попечитель петербургского учебного округа? Может быть, откликнется создательница многих образовательных учреждений для беднейшего населения Петербурга графиня Панина? Ну, кто-нибудь как-нибудь. Помогай Русь Руси.

Впервые опубликовано: "Новое Время". 1909. 2 мая. №11902.