Марсель Дюшан, автор едва ли не самого радикального жеста в искусстве XX века, практически не давал интервью. Однако за два года до смерти, в 1966-м, он провел пять обширных бесед с художественным критиком Пьером Кабанном, в которых прояснил, как сам видит собственное творчество и жизнь. Из этих познавательных текстов складывается образ немногословного и невозмутимого мудреца, презревшего суету художников-живописцев и выбирающего осознанное бездействие. Впрочем, это не должно вводить в заблуждение (после смерти Дюшана оказалось, что он, вопреки заявлениям, последние 20 лет в тайне работал над инсталляцией), но должно прояснить, почему куратор Роман Минаев называет Дюшана «художником, который всех ****** [одурачил]».

«— Но разве возможно общество без искусства?

— Нет, но все дело в том, что искусство объявляют искусством те, кто на него смотрит. Я убежден, что люди, вырезáвшие деревянные ложки из Конго, которыми мы любуемся в Музее человека, делали их не для того, чтобы ими любовались их современники-конголезцы.

— Но, помимо ложек, они делали фетиши, маски…

— Да, только эти фетиши имели религиозное назначение. Это мы дали предметам культа имя «искусство». У первобытных людей даже такого слова не существовало. Мы выдумали его для себя, для нашего собственного удовлетворения, для нашего собственного уникального употребления. Это немного сродни мастурбации. Я не особенно верю в существенность искусства. Можно было бы создать общество, не нуждающееся в искусстве: русские были не так далеки от этой цели. Между прочим, это не смешно, но что было, то было. Но сегодня, для десятков государств нынешнего мира, то, что попытались осуществить русские, уже невозможно: слишком много контактов, слишком много точек соприкосновения между странами».

Иван Напреенко, Горький ру, 22 ноября 2019