20 апреля 1910. Выставка Школы учеников Бакста. СПб

Магда Нахман. А.А. На выставке в редакции журнала Аполлон. 1910 РГАЛИ. Ф. 2080, ед. хр. 16, л. 19.

Дата: 20 апреля 1910 (несколько раз переносилась)

Место: Петербург, ул. Мойка, 24, редакция «Аполлона» (журнал, основанный символистами, как раз переходил под начало акмеистов).

Выставка школы Е.Н. Званцевой, которую вели художники-символисты Л.С. Бакст и М.В. Добужинский.

Включала около 100 анонимных экспонатов. Отсутствие подписей под работами объяснялось принципиальными установками Школы, манифестировавшей работу учеников "ради общего дела".

Выставка подводила предварительные итоги беспрецедентного для России начинания - организации систематической художественной школы, основанной на практиках нового, специально разработанного, метода.

Идея создания такой школы вынашивалась в "новом" художественном сообществе давно. В 1904 в книге «Русская школа живописи» А.Н. Бенуа писал: «Школы как цельной системы, или как программы, больше нет… Лишь самоцельное, но объединенное для общей цели искусство, лишь школа (школа как в технике, так и в идеях) может дать ныне такие плоды, которые будут иметь одинаковое значение с плодами знаменитых прошловековых “школ”, а может быть, даже и превзойдут их по питательности и прелести».

Сам Бакст писал в "Аполлоне": «Все ждут дружных усилий, бодрой, сильной духом и здоровьем школы… Мы все вместе толкнем искусство вперед. Чего не договорю я, доскажет другой. Наши дети будут боги» (Бакст Л.С. Пути классицизма в искусстве // Аполлон, 1909, № 3. С. 46).

Ученица Школы Званцевой Юлия Оболенская отмечала: «На теоретические положения Бенуа Бакст ответил практически: попыткой создать новую школу" (Оболенская Ю. В школе Званцевой под руководством Л. Бакста и М. Добужинского (1906–1910). ОР ГТГ. Ф. 5. Ед. хр. 75. Л. 26). При этом подчеркивает: "Никому не приходит в голову, что под руководством Бакста молодёжь воспитывалась на принципах, совершенно противоположных основам «Мира Искусства», противопоставляя его ретроспективизму — наивный глаз дикаря; его стилизации — непосредственность детского рисунка; его графичности — буйную, яркую «кашу» живописи; и, наконец, его индивидуализму — сознательный коллективизм" (Ю.Оболенская. В школе Званцoвой под руководством Л. Бакста и М. Добужинского. Прочитано в Академии Художественных Наук. 1927 г.". (рукопись: РГАЛИ, фонд 2080, оп. 1, ед. хр. 1; первопубликация, комментарии и послесловие - Лина Бернштейн, Лена Неклюдова, Toronto Slavic Quarterly. № 37. Summer 2011, P. 209-241)

Она описывает режим работы Школы: "Время нашей работы, согласно объявлению, распределялось так: занятия от 10 до 3-х ч., рисунок на 2 дня, 3-й день на память; этюд на 2 дня — 3-й день же на память. В действительности работа на память прививалась не очень успешно. Рисовали 2 дня; в среду приходил Добужинский. В этот же день начинали этюд. В пятницу приходил Бакст, а по субботам бывали наброски».

В чем же состоял новый "метод"?

Сам Бакст заявлял: "Мой метод состоит главным образом в том, чтобы, выбрав простой мотив, бесконечно варьировать его, создавая таким образом гармонию цвета и линии».

Оболенская вспоминает: ««Искали прежде всего абсолютного сочетания цветов, разговор и даже спор между цветами. И только когда в одном из моих этюдов спор этот был доведен до разногласицы, Бакст заметил: «Ну, а тут у Вас не спор, а прямо драка».
Мы начали писать дикие вещи, в которые сами не верили, записывая в классе критику Бакста, чтобы разобраться в ней после урока. Иные из таких очень схематичных записей сохранились до сего времени. Человеку, прошедшему школу, их смысл, конечно, ясен, но тогда они были немы, иероглифы. Бакст учил так, как иногда учили плавать, бросая в воду и предоставляя выкарабкиваться самому. Он умышленно не давал никаких готовых образцов для подражания, никаких вспомогательных теорий. В конце концов непрерывные усилия сорвать со своих глаз повязку — возымели свое действие".

О внимании к цвету свидетельствует и другой ученик Бакста, П.В. Андреев: «Два тона в идеальном отношении друг к другу — вот альфа и омега системы Бакста. Вот чему учились в школе Званцевой под руководством Леона Бакста!.. Равнодушие к цвету считалось немыслимым для живописца».

Максимилиан Волошин усматривал радикальную разницу между художественными практиками самого Бакста и тем, чему он учил своих воспитанников: «Бакст в своей школе учит противопоставлениям тонов и стремлению к наивысшей яркости, сам оставаясь верен принципу гармонических согласований» (Волошин. Картинные выставки. «Салон» // Максимилиан Волошин.

Собр.соч. в 12 т. Т. 6. Кн. 1. М., 2007.С. 254).

Но такого разрыва, похоже, не было. Бакста интересовали прежде всего мехнизмы цветосуггестии. Он объяснял: «Я нередко замечал, что любой цвет спектра видимого света представляет собой некую последовательность тонов и оттенков, которые иногда выражают искренность и целомудрие, иногда чувственность и даже развращенность, иногда гордость, иногда отчаяние. Художник может, испытывая то или иное ощущение, передать его публике с помощью различных цветовых нюансов… Художник, знающий, как пользоваться цветом, подобно дирижеру, способному привести оркестр в движение одним взмахом палочки и безошибочно извлечь из нее тысячи звуков, вызывает у зрителя именно те душевные порывы, которые он и хотел у него вызвать».

Т.е. пафос его "метода" сводился к тому, чтобы настроить художника (в т.ч. себя самого) на фиксацию собственного "живого" видения и отразить его в произведении. При этом "живое" видение профессионала, естественно, отличалось от "живости" молодых неопытных глаз.

Критика отреагировала на выставку учеников Бакста вяло. «Открылись три новых выставки, — сообщала “Художественная хроника” одной из газет. — В Пассаже — “периодическая выставка картин старой и новой школы”. В доме армянской церкви — “Салон”, с картинами русских и иностранных художников, главным образом, модернистских… В редакции журнала “Аполлон” (Мойка, 24) — выставка работ учеников и учениц Л. Бакста и М. Добужинского (школа Званцевой)» (Россия. СПб., 1910, 21 апреля. № 1354. С. 4). Тут же даны рецензии на две «взрослые» экспозиции, но не на ученическую.

Оболенская вспоминала: "Выставочный сезон кончился и публики не было: унылые экспоненты бродили по комнатам в чаянье посетителей, но в залах, пожимая плечами, удалялся с цилиндром в руке старичок Прахов, бурей пронесся, сыпля ругательствами Репин; доброжелательный критик "Речи" — Ростиславов в одиночестве усердно изучал вещи, безнадежно взывая к безымянному каталогу». (Оболенская Ю. В школе Званцевой… Л. 32).

В хронике ближайшего номера «Аполлона» были даны небольшие материалы о выставке от самих организаторов - редактора журнала С.К. Маковского (Маковский С.К. Выставка в редакции «Аполлона» // Аполлон, 1910, Май-июнь, № 8. С. 44.) и Бакста, а также от критика А.А.Ростиславова.

Бакст писал: «Мечта моей жизни все более и более воплощается. Четыре года совместной работы с учениками начинают, наконец, создавать ту атмосферу мастерской-храма, которая всегда волновала мое воображение… Совместная работа школы была всегда моим принципом. Я сказал бы, что за 4 года в школе этюд писался одной общей рукою, несмотря на все разнообразие манер, исходящих от природных особенностей каждого ученика. И этот этюд постепенно совершенствовался и совершенствуется, одушевленный одним стремлением, одной задачей, понятой всеми учениками» (Бакст Л.С. Выставка в редакции «Аполлона» // Аполлон, 1910, Май-июнь, № 8. С. 45).

Ростиславов противопоставлял "метод школы" академическому: «Очень интересно почти совпали выставка школы Бакста и Добужинского, устроенная в редакции “Аполлона”, и вставка провинциальных школ, субсидируемых Академией Художеств, в залах Акдемии. Вот наглядная разница между живым художественным отношением к делу и мертвой академической системой… всюду царит академический шаблон, очень изредка с неприятной примесью ученических потуг на модернизм из третьих рук» (Ростиславов А.А. Художественная жизнь Петербурга. Выставки // Аполлон. СПб., 1910. Май-июнь, №8. С. 47).

Ростиславову принадлежат и другие развернутые положительные отзывы на выставку. В «Речи» он писал: «Эта только что открывшаяся в помещении редакции журнала "Аполлон" выставка работ учениц и учеников Л.С. Бакста и М.В. Добужинского — как бы первый отчет существующей всего четвертый год школы Званцевой. Интересная сама по себе, благодаря свежести и даровитости работъ анонимных авторов, выставка пердставляет совершенно выдающийся интерес в смысле ознакомления с современной системой преподавания живописи» (Ростиславов А. А. Открытие 6-й вставки «Аполлона» / А. Р-въ // Речь. СПб., 1910. 22 апр. (№ 108).

Через несколько дней - подробней:

"Серия интересных выставок, устроенных редакцией журнала "Аполлон", очень удачно заканчивается вставкой работ учениц и учеников совершенно исключительной у нас школы Бакста и Добужинского. Интересное совпадение: в этих работах чувствуется родственное, общее с многими работами интереснейшей группы современных французских художников на выставке “Салон”, а именно, непосредственность серьезных исканий в изучении и воспроизведении природы.

Здесь, несмотря на разнообразие работ, чувствуется общность, т.е. именно школа, надо думать, благодаря прекрасному и основательному методу. В основе этого метода, помимо полного отсутствия академическо-реалистической условности, детального выписывания и вырисовывания, по-видимому, самое главное — приучить глаз широко и свободно смотреть на натуру, природу, понимать и чувствовать форму и краски, передавать, прежде всего, характер. Приятно отсутствие в работах всякого росчерка, манерности, совершенно не чувствуется столь обычное прививание черт индивидуальности наших преподавателей, если не считать свойственных им, как художникам, серьезности и основательности. Не методом ли в сильной степени объясняются и очень быстрые успехи учеников школы, существующей всего 3–4 года? Сколько лет ученики официальных школ выходят по окончании их неумелыми, безграмотными, по признанию даже некоторых «профессоров». На выставк не мало почти мастерских вещей, напр., очень сильный “Этюд ног на красном фоне”, прекрасные рисунки лица №№ 73, 74 и 75, головка № 87, пейзаж «Овраг», удивительно правдивый и свежий, “Драцена” и др. В рисунках — выписывание линий и, в то же время, понимание общности, характера движения. В этюдах голого тела на цветных фонах, напр., “Этюд женщины на темнозеленом фоне”, этюды натурщика на оранжевом и темнозеленом фоне, “Модель на зеленом фоне” и др. — та же широкая и свободная передача формы, серьезная и благородная живопись. Интересны и внешкольные работы учащихся, напр., “Дама в шляпе”, “Портрет на фоне моря”, картины “Смерть”, “Свадьба”, “У берега”, “Собор”, “Окно”, “Купальня”, “Деревья на берегу моря” и др., а также композиции на заданные цвета. Всюду чувствуется свежесть глаза, не отравленнлго обычным школьным шаблоном и одновременно, что особенно важно, как бы общий ключ к пониманию и определению природы. Думается, что так рекомендующая себя молодая школа займет самое выдающееся место среди наших художественных школ" (Ростиславов А. А. 6-я выставка «Аполлона» // Речь. СПб., 1910. 25 апр. (№ 111). С. 6).

Между тем, с выставкой связан небольшой инцидент. Илья Репин, бывший когда-то страстно влюбленным в свою молодую ученицу Елизавету Званцеву, и теперь относившийся к ее художественной независимости с яростью, написал о выставке в «Биржевых новостях» заметку под кричащим названием "В аду Пифона". Заметка оканчивалась так:

«- Пойдемте отсюда, — говорю я спутнику, — это нестерпимо!

– Да вы вникните в эти работы, всмотритесь, нельзя же так голословно порицать…

Знакомый голос, я обернулся.

Это говорила обиженно, до раздражения, Е. Н. Званцева, директриса школы г. Бакста. Так было странно видеть почтенную фигуру женщины и слышать красивый тембр ее голоса в этом чаду миазмов художественного разложения, в этой оргии пластического невежества.

– Да, у нас здесь была Академия и очень хвалила все это, — говорит с достоинством г-жа Званцева.

Я: Какая Академия? Не может быть! Да будет проклята Академия, которая может одобрять такой вандализм форм… И эта дикая размалевка разнузданных невежд! Красят организмы, как заборы!

Да им только и красить заборы.

И я выскочил на улицу, не прощаясь».

Видимо, именно эта публикация Репина вызвала некую попытку "цензурного вмешательства". Марк Шагал, один из участников выставки писал Мстиславу Добужинскому: "Вспоминаю пререкания с цензурой на нашей выставке в Аполлоне» (Лисов А.Г. Два письма Марка Шагала Мстиславу Добужинскому об участии в выставке художественного объединения «Мир искусства» // Искусство и культура. Витебск, 2012. №4 (8). С 69).

В конце концов, повышенно возбудимый Шагал, дебютировавший на этой выставке, оценил ее крайне иронически и печально напился: "Мне снился сегодня проклятый насмешливый и неподдельный сон: "не вышло". Я похолодел от счастья и обезобразил гримасой свое лицо, когда увидел, что это лишь сон… — Захлопнулась ли наша выставка, из-за которой в воскресение это мне сделалась родимой Мойка, и для того чтобы спасти себя для потомства, я пошел пить "нектар" у бездумного Фра-Аджелико", - написал он другу Ромму 5 мая 1910.

1